Рассказ о следующем экспонате коллекции «Шпионского Токио» должен сопровождаться рассказом об одном из тех, о ком Уинстон Черчилль когда-то сказал: «Никогда ещё в истории человеческих конфликтов столь многие не были обязаны столь немногим». А теперь обо всем по порядку.
Неверный луч синоби
Впервые о фонарях ниндзя под названием синоби-гандо: (знаком «:» в транслитерации с японского обозначают долгие гласные) я услышал на лекции профессионального историка ниндзюцу Ф.В. Кубасова в 2015 году (на фото он как раз демонстрирует аппарат в действии). Думаю, каждый, кто тогда увидел это удивительное изобретение тайных дел мастеров японского средневековья, захотел получить такой в свою коллекцию. Оказалось, что найти и купить синоби гандо в японских антикварных магазинах или на блошиных рынках не самая большая проблема. Однако прошла еще пара лет, были уже приобретены несколько подобных фонарей друзьям, замечены аналогичные экземпляры в японских музеях в разных частях страны, прежде чем один такой (самый крупный из всех, что попадались) оказался в моем микромузее «Шпионского Токио».
Так что же это за игрушка такая — фонарь ниндзя?
По сути, это деревянные (мне попадались совсем уж истончившиеся, бог весть каких веков, экземпляры, которые очень хотелось купить, но было ясно — не довезти) или жестяные вёдра. С наружной стороны «дна» к ним прикреплены ручка, а внутри, на деревянные шкантах или обычных заклёпках закреплено устройство, сильно напоминающее гироскоп. Закреплённая внутри свеча остаётся в устойчивом вертикальном состоянии, как бы этот фонарь не вертели при условии, что движения будут достаточно плавными, и свечу не задует. Поднимаем ли мы фонарь вверх, опускаем вниз, светим в сторону — ничто не меняется, а раструб «ведра» даёт более-менее чётко сфокусированный луч, который плохо виден со стороны, но обеспечивает возможность его обладателю творить своё тёмное дело.
Отдельный и очень интересный вопрос — происхождение «гироскопа». Привезли в Японию эту конструкцию китайцы или же она попала она сюда с португальскими или голландскими мореплавателями, пока непонятно. Что же касается сугубо японской или даже ниндзевской истории этого аппарата, то обратимся за разъяснениями к самому Ф.В. Кубасову:
«В книгах про ниндзя эти фонари обычно именуют просто гандо (龕灯), хотя полное его название в словарях гандо-тётин (龕灯提灯 или 強盗提灯). В первом случае 龕 — постамент под буддийской статуей (где порой прятали сокровища), так что возможно, этимология этого слова предполагает, что такой фонарь удобен для поиска (возможно, не совсем законного) сокровищ. При втором же написании перед нами оказывается фонарь (тё:тин 提灯) для ограбления (го:то: 強盗). Хотя очень может быть, что гото/гаддо в данном случае обозначает не ограбление, а вращающийся механизм, поскольку в театре кабуки существует метод смены декораций, называющийся гандо-гаэси (強盗返し), где картинка с мизансценой для следующего акта лежит на полу (собственно картинкой вниз) и прикреплена под прямым углом к аналогичной декорации нынешнего акта, находящейся, как положено, на заднем плане сцены. Для смены декораций, таким образом, достаточно опрокинуть ставшую ненужной декорацию назад, и на её место автоматически встанет новая…. С другой стороны, существует гандо-дзукин (強盗頭巾, «разбойничья шапка», закрывающая всё лицо кроме глаз). В работе А.М. Горбылёва этот же фонарь назван кюто-дзётин (на иллюстрации системы противовесов) — вероятно, под влиянием японского исследователя Навы Юмио, который записывает это слово как 翕灯提灯. Но я подозреваю, что это либо опечатка, либо разнопись.
Вообще, все упоминания об этом фонаре именно как об инструменте ниндзя попадались мне исключительно в авторской литературе ХХ века, тогда как в известных мне старинных наставлениях он не упоминается вовсе. Возможно, представление о том, что таким фонарём пользуются ниндзя, внедрилось в массовое сознание под влиянием гравюр укиё-э».
Действительно, и на чёрно-белых иллюстрациях, и на пёстрых отдельных листах укиё-э этот самый синоби-гандо встречается не так уж редко, а хронологический охват событий, в которых приняли участие обладатели секретной техники, довольно широк: от легендарных схваток героев XVII-XVIII веков до вполне реальных, зафиксированных только что появившейся в Японии прессой, инцидентов конца XIX века.
Стало понятно, что для иллюстрации работы фонаря ниндзя в моей коллекции необходима подобная гравюра. Найти подлинник в продаже оказалось гораздо сложнее, чем сам фонарь, но удача любит идущих, и через год походов по блошиным рынкам и антикварным магазинчикам моей добычей стал лист с работой великого Утагава Хиросигэ (Андо Хиросигэ, Итирюсай Хиросигэ; 1797-1858) с иллюстрацией эпизода похождений благородного разбойника Дзирайя.
Благородный разбойник Дзирайя
Несмотря на то, что работы Итирюсай Хиросигэ хранятся во многих престижных коллекциях мира, картины с изображениями ниндзя не относятся к числу известных шедевров мастера. Впрочем, в Музее изобразительных искусств Бостона есть, например, именно эта гравюра, купленная в 1911 году и подаренная Бостону американским коллекционером Уильямом Стерджисом Бигелоу (1850-1926). Она относится к циклу работ под названием «Картины сыновней почтительности и кровной мести» и создана в 1844 или 1845 гг. (1-й год Кока) в городе Эдо — нынешнем Токио.
Текст на гравюре принадлежит кисти Рюкатэй Танэкадзу: «По всем дорогам провинции Этиго гремит имя Дзирайя. Настоящее же имя его Огата Хироюки. Он отбирал деньги у беспутных богачей и раздавал честным беднякам. Хоть он и был разбойником, но разбойником благородным. В долине у горы Яхикояма, что в Этиго, он подобрал грудного младенца — сына Исами Гэнго, а младшему брату Исами, Масадзиро, помог расправиться с кровным врагом по имени Рокуяон Гумпати.
Отпечатано в Восточной столице издателем Вакасая Ёити, чья лавка находится перед Симмё». (Перевод Ф.В. Кубасова)
… Когда Роман Ким начал заниматься этой темой, слова «ниндзя» и «ниндзюцу» еще даже не употреблялись в японском языке.
Дзирайя («Молодой гром») — один из наиболее популярных в конце XIX — начале ХХ веков героев японского фольклора, напоминающий, с одной стороны, социальной мотивированностью своих действий японский вариант Робина Гуда, а с другой, использующий магию, волшебных жаб (любимое средство передвижения ниндзя), чудом побеждающий огромного змея, носитель тайных шпионских знаний и техник, выполняющий по заказу самые щекотливые задания. В период с 1839 по 1866 г. тем самым Рюкатэй Танэкадзу было написано 44 (!) книжки о похождениях Дзирайя, ставших необыкновенно популярными в народе, и, как мы видим, проиллюстрированных выдающимися мастерами японской ксилографии. И он был отнюдь не единственным певцом ниндзя Дзирайя. Еще одним автором книг о нем стал Момокава Энгёку (Сугиура Нориюки), и здесь для исследователя начинается самое интересное.
Возможно, многим покажется, что все эти имена вообще никогда не были знакомы отечественному читателю, да сами эти истории бесконечно далеки не только от нас, но и от тех ниндзя, которых мы представляем себе по голливудским фильмам. Однако это не совсем так. Впервые и благородный разбойник Дзирайя, и новеллы о нем авторства не менее благородного Момокава были упомянуты в советской литературе аж в 1927 году(!) в очень странной книге под названием «Ноги к змее» (глоссы к книге Б.А. Пильняка «Корни японского солнца»). Автором этих самых глосс, то есть, примечаний, стал человек, вошедший в историю под именем Романа Николаевича Кима (?—1967) — советский писатель, один из основоположников жанра шпионского романа в советской литературе, старший товарищ Юлиана Семёнова, подаривший ему образ Максима Исаева и… первый в истории неяпонский исследователь ниндзя и ниндзюцу.
Строго говоря, когда Роман Ким начал заниматься этой темой, слова «ниндзя» и «ниндзюцу» еще даже не употреблялись в японском языке. В начале ХХ века эти иероглифы читались иначе: как «синоби» и, соответственно, «синоби-дзюцу» (ну и синоби-гандо, конечно). Поэтому Р.Н. Ким в 1927 году писал: «Рекомендую прочитать… следующие статьи и книги, дающие понятия об основных принципах синоби: … Момокава Энгйоку “Похождения великого разбойника, друга бедноты Дзирайя” (на японском языке)».
Ниндзюцу для него «существует»…
Более того: похоже, что средневековое японское искусство шпионажа не было для молодого советского писателя Кима пустым звуком, предметом сугубо теоретических изысканий, оно не было для него средневековым. Описывая ниндзя ниндзюцу (как бы он его не называл — в зависимости от времени создания произведения), Роман Ким, как правило использовал глаголы настоящего времени. Ниндзюцу для не «существовало» — оно «существует». Более того, экстраполируя методы действий средневековых лазутчиков на современность, Роман Ким не только разбирал и иллюстрировал с их помощью, например, технологии осуществления «цветных революций», но и создавал новые, необычные стратагемы и давал определения. Так, в одной из своих книг он назвал известного гитлеровского диверсанта Отто Скорцени «нацистским ниндзя», тем самым проложив путь к очевидной аналогии в собственный адрес: «советский ниндзя», «ниндзя с Лубянки». Изучение же отношения самого Кима к ниндзюцу современными историками привело к появлению новых нам, терминов: «Ким-ниндзюцу» и «Ким-рюха-ниндзюцу», то есть, «Ниндзюцу по Киму», «Школа ниндзюцу Кима». И самое главное: Роман Ким был не только литератором…
Роман Николаевич Ким — выдающийся переводчик японского языка, профессор, писатель-детективщик вошел в историю ещё и как секретный агент советской контрразведки, старший лейтенант госбезопасности (к 1937 году), внесший грандиозный и до сих пор не оценённый нами по достоинству вклад в борьбу с японской разведкой в первой половине ХХ века. Один из самых загадочных персонажей истории отечественных спецслужб, он в довоенные времена был награждён орденом Красной Звезды и знаком «Почётный работник ВЧК-ГПУ», дважды — именным оружием, а в 1937 году арестован и в 1940 приговорен к 20 годами лагерей. Вышел на свободу в конце 1945-го, получив её в награду за ещё более тайную, чем на воле, службу, и внешне обозначенную скромной медалью «За победу над Японией».
Роман Ким — таинственнейший из таинственных… Неслучайно, например, готовя этот текст, я поставил знак вопроса вместо даты его рождения. Это не значит, что у нас нет документов, подтверждающих его возраст. Есть, и даже сразу несколько. И все — подлинные, но… на разные годы. В его судьбе невероятно много таких странных деталей, пересечений, необъяснимых совпадений. Одно из них следующее: Роман Ким — родившийся во Владивостоке сын корейских националистов, был отправлен ими в Японию, чтобы глубже узнать извечного врага и найти самые эффективные методы борьбы с ним. Там, в Японии, в Токио, он носил фамилию Сугиура, которая уже встречалась вам в этом тексте. Так звали писателя, рассказавшего о ниндзя самим японцам.
Когда в 2016 году я написал книгу о Романе Киме, то одним из эпиграфов к ней поставил слова Михаила Афанасьевича Булгакова: «…чем глубже я проникал в дело, тем более каким-то колдовским образом передо мною суживался и темнел коридор прошлого, и тщетно я шарил в углах с фонарём в руках. Ткань дела рвалась и рассыпалась в моих руках, я изнемог под бременем недостоверных фактов, косвенных улик, предположений, сомнительных данных…».
С фонарём в руках…
Александр Куланов
Изображения предоставлены автором
Визитка Николая Японского (Александр Куланов)
Семинаристы, шпионы и судмедэксперт (Александр Куланов)
Пером и шпагой: вариант ниндзя (Александр Куланов)
80 лет Самбо (Владимир Коханкин)
Награды «Последнего камикадзе»
Медаль «В память русско-японской войны»
Награды за Порт-Артур. Е. Лозовский
Орден Святого Станислава 2 степени с мечами для нехристиан (на японца)
__________________
