Мы давно планировали взять интервью у Михаила Шемякина при его посещении Москвы. Но события в мире меняют планы. Посредством ZOOM (Франция – Россия) всё же встретились для интервью: у нас в гостях известный художник Михаил Михайлович Шемякин (М.Ш.) и его друг коллекционер, участник ликвидации аварии Чернобыльской АЭС, Юрий Зиновьевич Соминский. Модератор беседы искусствовед Михаил Тренихин (М.Т.).
Михаил Шемякин.
Интервью для журнала Sammlung/Коллекция
Темой разговора стало обсуждение искусства Михаила Михайловича Шемякина, разговор о жизни, о русском языке, о подделках, о проблемах.
Встреча стала возможной при любезной помощи Юрия Соминского, Сары де Кэй – супруге М.М. Шемякина и мгновенной готовности встретиться самого Михаила Шемякина.
Материал подготовлен на основе видеоконференции ZOOM (31 мая 2021 года), увидеть которую можно в конце страницы.
Эпиграфом предлагаем выдержку из некогда известного журнала «Люди и Творчество«.
Из интервью Михаила Шемякина:
« — Вам везло в жизни на друзей?
— Да. Яркий пример тому — их у меня было немного. Для меня звание «друг» — очень высокое. Сначала это — «знакомый«, потом — «приятель«, потом — «друг«… и, наконец, — высшая ипостась: повинуясь моей кавказской крови, друзей высшей категории я именую «братьями«.
— Кто сейчас входит в число ваших братьев?
— … Несколько друзей и братьев живут в Москве. Один из них — Юра Соминский, ветеран ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Я понял и принял с первых мгновений нашего знакомства судьбу и душу этого гиганта высоченного роста, которого братья Стругацкие (а вслед за ними и я) называли сталкером«.
Журнал "Люди и Творчество", июнь 1998 г.
М.Т.: Михаил Михайлович, здравствуйте! Вы с Юрием Зиновьевичем как личности сформировались в одно время. Что такого было в культурной среде, что определило Ваш путь, Ваши взгляды. Извечный вопрос: благодаря, или вопреки? Ваш круг общения?
М.Ш.: Вы знаете, я вырастал в довольно сложное время. И для того, чтобы идти своим путём, нужно было понять ситуацию. И понять, выдержишь ли ты этот путь. Потому что первый раз, когда я был доставлен в Комитет госбезопасности, мне было шестнадцать лет. Как только со мной побеседовали круто – меня тут же исключили из художественной школы «за скверное влияние на своих однокашников». Потому что я в то время уже интересовался Ван Гогом, импрессионистами, Клодом Моне, Сезанном. В то время это были запрещённые имена, это были «представители буржуазного, упадочного искусства». Поэтому мне создали такие условия и поставили перед ситуацией, что больше я никогда учиться не буду. Я сдал экзамены в следующую художественную школу, сдал с очень хорошими результатами, и, когда утром пришёл туда на занятия, там стояли те же самые два сотрудника госбезопасности, повторив мне: «Мы же сказали, учиться Вы больше никогда не будете». Поэтому карьера художника у меня была зарублена в самом начале. И я понял, что мой путь – это путь, как почти у всех левых интеллигентов тогда – это вахтёр, рабочий, грузчик… И около пяти лет я проработал грузчиком, почтальоном. Чтобы не попасть за 101-й километр, потому что тогда ещё был закон о тунеядстве. Но, понимая, что я всё равно избрал этот сложный путь, я поступил в Эрмитаж такелажником, грузчиком, чернорабочим для того, чтобы иметь право копировать работы старых мастеров. Поскольку, если вы являлись сотрудником Эрмитажа, даже если, в основном, занимались городской помойкой и мусором, вы имели право бесплатно копировать работы старых мастеров. Я понимал, что для того, чтобы прийти к современному искусству и экспериментированию, нужно овладеть хорошей академической школой, поэтому занимался изучением старых мастеров и технологиями. Это, конечно, тоже было не очень приятным явлением для людей, которые за мной наблюдали. Поэтому у меня всё время были неприятности, как и у любого человека, который пытался что-то писать интересное в области литературы и поэзии, или делать исследования в области забытой, или запрещённой в то время поэзии. Как Миша Мейлах[1], который был посажен за то, что занимался исследованием творчества обэриутов[2] – в основном, все они были посажены, или расстреляны, или погибли в сумасшедших домах. Но сумасшедшие дома мы тоже проходили. Как говорится, если кто-то не был в сумасшедшем доме, или не сидел в лагерях, пусть и небольшой срок – мы на такого человека уже смотрели с лёгким подозрением – слишком хорошая биография для того, чтобы быть в нашей компании. Компании у нас были маленькие, очень замкнутые такие круги. Которые разделяли убеждения в области взглядов на искусство. Политикой мы не интересовались. Хотя, почему-то, всё, чем бы мы не занимались в то время в области занятиями искусством, изучения литературы, поэзии, того же Аполлинера[3], западных философов, если можно было что-то достать – это уже считалось нарушением бытия советского гражданина. Чем бы ты ни занимался, если тебя это занимало и было по-настоящему интересно – всё относилось к области антисоветчины. Поэтому мы все носили такое не очень приятное клеймо, которое позволяло нас или забирать в сумасшедшие дома, или не подпускать к образованию. Хотя мы понимали, что то, что происходило в том обществе – это не то, как должен жить нормальный человек. Но что поделать?! В СССР, при всех недостатках, было очень много всего интересного, хорошего и по-настоящему человечного. Это было общество, по которому, думаю, не я один, иногда испытываю ностальгические чувства.
В СССР, при всех недостатках, было очень много всего интересного, хорошего и по-настоящему человечного. Это было общество, по которому, думаю, не я один, иногда испытываю ностальгические чувства
Михаил Шемякин
М.Т.: Михаил Михайлович, какие любимые произведения советского искусства Вы назовёте? И официальное, и нонконформизм, именно в хронлогических рамках советское. Кого-то поощряли, кого-то «задвигали». Но в обоих случаях есть шедевры.
М.Ш.: Вы знаете, когда началась перестройка и стали сбрасывать памятники – включая замечательный памятник Дзержинскому, который стоял на Лубянке – и начались идеологические погромы уже правых художников, я как раз выступал в защиту этих серьёзных памятников. Они действительно были сделаны большими мастерами. И я поддерживал того же Аникушина[4], тех же самых соцреалистов, потому что это была большая интересная школа. Конечно, к ней примыкали многие проходимцы и бездарности – всюду проникающие и занимающие лучшие позиции. Это происходит и по сей ДЕНЬ повсюду. Немногое удалось отстоять. И вот это понимание – соцреализм, отбросим эту не очень приятную приставочку – что такое настоящее реалистическое искусство тех годов, оно, по существу, дало очень много серьёзнейших произведений. Я уж не говорю о графике! О таких замечательных художниках, как Фаворский[5], Митрохин[6], Кравченко[7], Лебедев[8], Конашевич[9]. Из более молодого поколения, нонконформист известнейший – Илья Кабаков[10]. Это была потрясающая школа. Кабаков – представитель этой школы и последователь в своё время. И на сегодняшний день, когда я смотрю, что творится в оформительском и книжном искусстве – можно подумать о том, что же мы потеряли. Мы теряем профессионализм, то, что действительно делало российское искусство в этой области ведущим. Недаром на сегодняшний день выставляют книги русских иллюстраторов, я был на замечательной выставке в Лондоне и других местах. Недаром это всё скупалось и до сих пор ценится на Западе. Но не всегда на сегодняшний день у нас. Но мы обладаем удивительным чувством недооценки собственных ценностей. Это было всегда в России.
…мы обладаем удивительным чувством недооценки собственных ценностей. Это было всегда в России
Михаил Шемякин
С одной стороны – это большой минус. А с другой, где-то, может быть и плюс, потому что помогает снова двигаться вперёд и искать какие-то новые пути. Если же говорить, кто из художников-соцреалистов был моим любимым, это мы будем говорить уже до утра. Художники-соцреалисты искали в то время «ниши» для того, чтобы тебя не могли особо преследовать идеологические комиссии, которые следили за правильностью направления твоего мышления, твоего искусства. Поэтому находили такие ниши, как детская книжная иллюстрация, театр. Человек, которого я считаю своим большим учителем, это Александр Григорьевич Тышлер,[11] который оформлял «Мистерию-Буфф» Маяковского, вот он нашёл удивительную нишу – театр. И делал фантастические вещи, писал фантастические картины. Но это было всё прикрыто театральным племенем. Человек занимается безумными спектаклями. Можно его сурово не наказывать. Но вообще были и большие художники-станковисты. Я уж не говорю о больших скульпторах. Я говорил ранее, что с почтением относился к Аникушину, с которым мы дружили, даже несмотря на то, что в своё время он меня изгонял, будучи знакомым со мной. Потом страдал из-за этого. А я говорил: «Я рад, что Вы подписали бумагу о том, что я не представляю из себя никакой ценности». Но Михаил Константинович приезжал всегда в любой город, когда я посещал Россию и всегда говорил: «Ну вот я не знал, не знал в то время!». Но и Слава Богу, а если бы не подписал и меня бы не изгнали, и не сложилось бы так. Вот такие дела у меня были с соцреализмом. А бездарности делали всё, чтобы уничтожать талантливых художников, как тех же Гродмана[12], Янкилевского[13]… Но находили и эти художники-нонконформисты ниши. Особенно в Москве. Журнал «Знание — сила» выгнали из их помещения и засунули в подвал, чуть ли не двадцать метров. Им пришлось продать свои архивы. Это журнала, который пригрел многих художников-нонконформистов, и они делали иллюстрации. Таким образом зарабатывали себе на жизнь и тронуть их тоже было невозможно за идеологические отклонения, потому что они оформляли произведения писателей-фантастов. А фантасты могли нагородить любого самого фантастического. И поэтому это была своеобразная свобода, очень интересная. По-моему, главным руководителем и редактором в то время был Юра Соболев, Царство ему Небесное, который пригрел московских нонконформистов.
М.Т.: Михаил Михайлович, как Вы познакомились с Юрием Зиновьевичем? Он в среде коллекционеров человек известный и уважаемый. А в тематике изучения Чернобыля просто непререкаемый специалист.
М.Ш.: У нашего Сталкера, как я называю Юру, интерес не только к атомным проблемам, у него интерес ещё и к «взрывам» идеологическим. А поскольку я представитель и устроитель этих «террористических актов» интеллектуальных, видимо, я когда-то его заинтересовал. И мы с ним встретились. По-моему, это в галерее Нащокина было?
Ю.С.: Да! И знакомил нас Сева Абдулов[14], мой школьный приятель.
М.Ш.: Я увидел такую прелестную пару, которая рассматривала мои работы. И я понял, что они действительно хотят что-то увидеть по-настоящему, высмотреть. Не с точки зрения идеологических ляпсусов, а просто это их заинтересовало. Потом, когда я подошёл и мы познакомились, узнал, что Сталкер – знаменитый ликвидатор, а супруга его спортсменка и обаятельная женщина. Мы подружились. И дошло дело до таких моментов, когда мы уже вместе бродили по Венеции, одетые в костюмы XVIII века. И наша дружба уже имеет солидный срок. И Бог даст, она ещё будет долго продолжаться.
М.Т.: Интересно узнать Ваше отношение к коллекционированию. Вы сами не коллекционируете что-нибудь? Произведения искусства, значки, марки?
М.Ш.: Если что-то подворачивается на толкучке – нужно иметь хороший глаз. И если это позволяет моему карману (который абсолютно неадекватен моему имени), я стараюсь что-нибудь купить любопытное и интересное. Поэтому у меня коллекция небольшая, но она служит моему пути в области изобразительного искусства.
Я собираю только то, что мне интересно и является действительно моим миром
Михаил Шемякин
Я собираю только то, что мне интересно и является действительно моим миром. Это какие-то старые горшки побитые, какие-то ткани, которые я покупаю на блошиных рынках и использую в своих постановках и для студентов. Вот подобного плана. А в основном, я занимаюсь исследованием. Поэтому я деньги, которые зарабатываю, трачу на исследования. А этим я занимаюсь свыше пятидесяти лет. Все деньги уходят на книги, репродукции, гравюры для моего института, или как я называю, моей Лаборатории метафизического анализа. Благодаря этой уникальной уже библиотеке на сегодняшний день готово уже четыре тома где-то по пятьсот страниц каждый. Это анализ метафизический: «Лестница в искусстве» в двух томах[15], «Буква, слово, текст в искусстве», «Пеленание, бинтование и укутывание в искусстве». У меня семьсот тем.
И сейчас готовим новую книгу – «Книга в искусстве» – книга из камня, книга из кирпичей. Я интересуюсь всем. Я не говорю, что мне это нравится, то, что я включаю в книги. Я говорю о том, что было и что есть, чем занимались старые мастера и занимаются современные художники. Я аналитик. В моей Лаборатории нет понятия «Шемякин любит» – я анализирую свыше пятидесяти лет. Так что я собираю библиотеку, которая занимает уже свыше тысячи квадратных метров, где собраны материалы про современное и старое искусство и где я произвожу свои анализы и думаю о том, каким образом это должно закрепиться и остаться. Аналогов пока этому нет. И я думаю, что для России и для образования, и для развития не только художников это должно играть определённую важную роль.
И я встречался год, или полтора назад в Кремле с Путиным, мы говорили о моём институте, наследии. Конечно, всё было горячо поддержано. А потом опущено до чиновников, ну а что такое российский чиновник, я думаю, Вы прекрасно понимаете. Поэтому пока всё застопорено. И я, конечно, учитывая, что мы все не вечные, хотел бы, чтобы всё, что я собрал, чтобы институт продолжал бы действовать и после моего ухода, чтобы это не ушло в Соединённые штаты, или не досталось французам. Но, к сожалению, это всё пока висит в воздухе. Люди сейчас заняты другими делами.
М.Т.: Подделки. Михаил Михайлович, а Вы как на подделки своего творчества смотрите? Как к этому относиться? Это успех и признание? Кстати, что чаще становится объектом копирования? Графика, гравюры?
М.Ш.: Представьте себе – к Вам в карман запустили грязную лапу и вытащили то, что Вы заработали пóтом и кровью. Вам это приятно? Наверное, нет. А я к этому отношусь очень просто: меня постоянно обкрадывают. Например, доходит до таких парадоксальных вещей: я приезжаю лет пятнадцать назад в Красноярск на открытие своей большой выставки в государственном музее. На открытии выставки просит слово какой-то замечательный человек с папкой подмышкой – глава художников этой области и этого города. Говорит: «Могу ли я выступить? Потому что мы, художники города Красноярска, сделали первую выставку этого художника. А сейчас прошло уже два года, и она открывается здесь. Но я хочу, чтобы господин Шемякин знал, что мы первые, кто открыл его для Красноярска и поэтому я хочу ему подарить альбом с фотографиями той выставки, с вернисажа и с произведениями, которые мы представили на той экспозиции. Было представлено свыше тридцати работ. Вот, пожалуйста, Михаил Михайлович, мы Вам торжественно вручаем этот альбом». Я беру альбом, вокруг полно журналистов, камеры. И мне надо было изобразить полный восторг… Хотя вообще на лице должен был быть ужас! Я увидел большую выставку, на которой не было ни одного моего оригинала, выставку, всю целиком состоявшую из фальшивых работ!
Ю.С.: Ни одной?!
М.Ш.: За исключением литографий. Но их делали сотнями. Я, конечно, поблагодарил, сказал, что здорово и я счастлив, что художники меня отметили. Когда все волнения улеглись, я через несколько дней спросил у этого главы художников о том, каким образом удалось собрать почти одного формата, выполненные в одной технике работы Михаила Шемякина. «А это у нас есть коллекционер, который дал для выставки эти работы, мы его поблагодарили». Я спросил, могу ли с ним связаться. Сказали, что он уехал за границу и будет через полтора месяца. Чудесно! Через полтора месяца звоню и говорю:
– С Вами говорит Шемякин, выставку которого Вы сделали в Красноярске.
– Да, да… Неужели это Вы?!
– Да, я. Сейчас я во Франции, но хотел бы узнать у Вас, а каким образом Вы достали такую интересную коллекцию моих работ.
– Очень просто, я её купил оптом в Москве у Феликса Комарова!
– Я его знал когда-то, мы занимались вместе ювелирными изделиями. А если не секрет, за сколько Вы купили эту коллекцию? Наверное, это не очень дорогие вещи?
– Вы знаете, Феликс – игрок. Он что-то проиграл. Ему срочно нужны были деньги. Поэтому я ему заплатил около ста тысяч долларов и всё.
– А Вы не думаете, что цены слегка занижены? Тридцать работ, это никак не может быть столько.
– Да. Но он игрок, а я этим воспользовался.
– А где теперь эти работы находятся?
– Я, конечно, их все после выставки продал. Но не за такую цену, конечно, как Вы понимаете. Потому что я не большой коллекционер, я просто люблю собирать, потом продавать, потом снова собирать.
Я обратился к генеральному прокурору, которого знал, Юрию Яковлевичу Чайке, чтобы он обеспечил мне какую-то защиту. Потому что это длилось годами. Выяснилось, что Феликс Комаров, естественно, тоже у кого-то купил. У кого – не помнит. И сколько же раз мы пытались выяснить, откуда приходят фальшивые работы. Каждый раз это один и тот же художник-кропало… Вещи одного и того же формата. Причём, делает он очень просто: накупил моих каталогов, из одного каталога берёт одну фигуру, переносит её и соединяет с фигурой из другого каталога, что-то чуть-чуть фантазирует, дорисовывает и делает имитацию моей сложной техники, проникнуть в тайну которой пока невозможно. Разбрызгивает щёточкой пятнышки и прочее. И вот проходят годы, беспрерывно я снимаю время от времени эти фальшивки.
- Подделка работ Михаила Шемякина
«Как здорово, Вы ещё живой, а Вас подделывают!». Говорю, что да, это очень здорово, что я рад безумно…
Михаил Шемякин
Меня многие поздравляют, говорят: «Как здорово, Вы ещё живой, а Вас подделывают!». Говорю, что да, это очень здорово, что я рад безумно… Во-первых, меня обкрадывают. Во-вторых, делают безобразные работы с моей фальшивой подписью. И многие люди, а иногда стыдно признаться, в коллекции по пятнадцать лет висят, а выясняется, что все фальшивки, заплатили по полмиллиона долларов за несколько работ. А мне не хватает иногда, чтобы оплатить отопление, приходится сидеть зимой в пальто. Или на студентов, которых я оплачивал шесть лет – бегал, занимал деньги. Я – человек с неплохим именем, но с очень дырявым карманом. Поэтому, ничего радостного в этом нет. Но самое главное даже не то, что наносится большой финансовый ущерб, проблема в том, что пачкают твоё имя. Ты смотришь на эти работы, а они безобразно выполнены все. Но там стоит подпись «Михаил Шемякин». И вот это – самоё печальное во всём этом. Несколько лет назад выходил каталог подделок произведений искусства, с картинками. Тут и старые мастера. Вот мы сейчас работаем над книжкой, которая называется «Фальшивый Шемякин». Я как раз показываю, что откуда взято, что из этого каталога, как отличается моя техника от того, что делает этот мерзавец, который уже настолько самоуверен, что добавляет фантастических персонажей в воздухе и т.д. Ему кажется, что он полностью уже овладел всеми секретами. Но фальшивки были и будут.
Например, несколько лет назад случилась история с моим французским галеристом Патриком Карпантье (Patrick Carpentier), который тайно занимался производством моих фальшивых бронзовых скульптур! Вот эти скульптуры, когда я выиграл судебный процесс, в присутствии полиции, бросали в доменную печь по номерам. И оплачивал я количество потраченной электроэнергии именно этой переплавленной бронзой!.. Вот Вам пожалуйста! Этот галерейщик… А я много лет работал с его отцом… И тем не менее, он решился делать фальшивые скульптуры! Я даже не знал, что у меня есть цветные скульптуры, с эмалями! Случайно кто-то меня встретил в Америке и сказал, что купил целую серию моих цветных скульптур «Карнавал» в бронзе. Я спросил каких. «Ну эмаль!». А я в жизни не делал эмалевых скульптур. Я занялся этим вопросом и выяснил, что действительно, во Франции торгует мой галерейщик фальшивыми работами! Самое страшное, что они бездарно выполнены, как будто дети в каком-то кружке из пластилина вылепили карнавальные фигурки Шемякина. Я себе даже две оставил – потому что так плохо, что надо это показывать на выставке. И в книжке они будут, там отфотографированы все – громадная серия. Он продавал десятками и сотнями. И что? Процесс длился пять лет. Мы потеряли колоссальные деньги на адвокатов. И на второй день он объявил себя банкротом. И ни копейки мы от него не получили! У меня было три судебных процесса с галерейщиками и три раза, когда они проигрывали процесс, они объявляли себя банкротами. А банкротиться здесь можно до восьми раз. На сайте нашего фонда можно посмотреть целую серию фальшивых работ [https://mihfond.ru/mihail-chemiakin/counterfeit-alert]. Как только находится новая фальшивка – мы её ставим на сайт.
Уже чего только нет! Меня это не радует. Так кого-то из Кремля обманули, чуть ли не первому лицу впаривали – покупали старые пейзажи, финские, или шведские, снимали подпись художника и ставили кого-то из известных русских пейзажистов. И, по-моему, когда выяснилось, чуть ли не девятнадцать лет дали персонажу мужского пола, а супруге поменьше. Но я – не первое лицо кремлёвское. Поэтому в моих расследованиях ничего пока хорошего не предвидится.
М.Т.: Ещё вопрос. Поскольку мы с Юрием Зиновьевичем находимся в музее-заповеднике «Царицыно», который был создан, как музей декоративно-прикладного искусства народов СССР и располагает отличной коллекцией, а плюс к этому, я работал четыре года в московской галерее Императорского фарфорового завода, не могу не спросить про фарфор. Ваши серии, они всегда хорошо покупаются, сам наблюдал. А с другой стороны – вопрос серийности. Вопрос тиражирования: какое количество предметов выпускать в каждой серии, сколько разных серий? Ведь, кроме коммерческой составляющей, важно и сохранять определённую эксклюзивность.
М.Ш.: Мне предлагали сотрудничество с Мейсеном. Они и до сих пор ждут. Но, во-первых, это далеко. Во-вторых – условие, чтобы я там находился, когда идёт производство моих работ, было мне неудобно. Да и сейчас… Я не в состоянии на том же заводе Ломоносова пребывать. У меня и студенты, и книги мои, и работа – очень много моментов, которые не позволяют мне выехать хотя бы на месяц куда-нибудь. Я уж не говорю про то, чтобы работать на фабриках. Поэтому мне повезло, что я много лет уже работаю с коллективом завода Ломоносова – Императорским. Там замечательные мастера, отношение к художникам замечательное, почтительное и бережное. В-третьих – там внимательно следят за ценами и за рынком. То есть это – настоящая большая серьёзная фабрика, которая работает очень серьёзно и делает работы с интереснейшими художниками, я уж не говорю о копиях старых работ завода. И я рад, что я там работаю. Что касается тиражей, то они ограничены определёнными числами. И если проданы, а спрос на мои работы довольно большой, то меняется, например раскраска фигур и они запускаются, как новый тираж. И это многим нравится. Некоторые любят бисквит, некоторые – глянцевые белые, без раскраски. Поэтому, там различные варианты, чтобы фабрика существовала. Потому что работать с таким большим коллективом и оплачивать всё – это очень сложно. Я рад, что работаю с этим коллективом и думаю, что будем сейчас делать новые серии – детские сервизы. Мне очень интересно, я очень люблю фарфор. Не говоря уже о том, что я вообще обожаю прикладное искусство. И мои студенты – я шесть лет преподавал, был профессором в Штиглице[16] – они обязаны были проводить долгие-долгие часы и под моим руководством, и под руководством моих аспирантов, они изучали искусство народов Севера, русский костюм и прочее, производили трансформации. Одним словом, всё, что называется народным искусством, или примитивным (я очень не люблю это слово) искусством Африки, Океании и прочее. Оно послужило основной базой моего преподавания для студентов, которые все получили дипломы с высшими отличиями. И я надеюсь, что если мы будем иметь поддержку от власть имущих, то я буду продолжать работу со студентами над темой «Русские народные говоры», «Русские загадки», над проблемой возрождения русского языка, который, к сожалению, мы теряем.
…я буду продолжать работу … над проблемой возрождения русского языка, который, к сожалению, мы теряем
Михаил Шемякин
Я много лет занимаюсь русским языком и мне моя группа студентов необходима для того, чтобы продолжить преподавание. Шесть лет – это не потолок, чтобы они не начали думать, что всё уже узнали. А самое главное – я мечтаю о создании коллектива, который будет заниматься этими двумя сложнейшими и интереснейшими проектами. То есть – донесение до детского сознания и до взрослого сознания красоту и глубину русского мышления так называемого русского мужика. И русского языка, который мы теряем и через иллюстративный материал. Я работаю, например, с журналом «Костёр», у меня есть там разворот, такая секция – «Слова-загадки, загадки слов». Это с иллюстрациями. В основном, я занимаюсь этими вещами, которые считаю очень важными. И это всё относится к так называемому народному искусству, о чём мы сегодня говорили. Фарфор – это тоже только часть того, что родилось из глиняных игрушек, которые являются моими учителями – вятские, тульские и прочие.
М.Т.: Моя первая выставка в музее «Царицыно» – «Зачем ребёнку медведь?» посвящена как раз керамической игрушке, разным промыслам, пластике, связи с фольклором. Как, например, Ульяна Бабкина[17] лепила и проговаривала истории о том, кого лепит. То есть не отдельно фольклор и отдельно произведения, а именно, как конгломерат.
М.Ш.: Да, конечно, это очень важный момент! Особенно сегодня, когда мы теряем не по дням, а по часам и русский язык, и понятие о том, что такое народная культура. На сегодняшний день, если мы хотим сохранить Россию такой, какая она есть и какой должны быть, нужно сосредоточиться на этих очень важных моментах. Слава Богу, есть в России ещё те, кто понимают это. Но, к сожалению, слово культура сейчас – это одно, а сама «культура» – другое. Культуре сложно выживать, потому что для людей, которые сегодня распоряжаются деньгами и властью, культура стоит где-то далеко сзади. Футбол, баскетбол, строительство стадионов – и всё. А на самом деле, по большому счёту, нет даже музея современного искусства настоящего, большого, серьёзного. И это печально.
Культуре сложно выживать, потому что для людей, которые сегодня распоряжаются деньгами и властью, культура стоит где-то далеко сзади
Михаил Шемякин
М.Т.: Два вопроса сразу. Есть ли у Вас любимый установленный памятник (почему любимый?). Желанный, но неосуществлённый проект (почему не осуществлён?).
М.Ш.: Вы знаете, у меня целая папка, набитая фотографиями, куда меня возили люди и где должны были ставить какие-то скульптуры и памятники Высоцкому, космонавтам и прочее. Чего только не набито в этой папке. Памятник Гофману, покровительство над которым взял сам Владимир Владимирович Путин, сказав: «Это мой проект, я буду его вести». Он особо не торопится, лет пятнадцать уже. Гипсы готовы, уже можно отливать в бронзе. Но, к сожалению, Вы же понимаете, Россия страна бедненькая, денег не находится. Это, кстати, не один его проект. Памятник Ленд-лизу… Американцы приобрели у меня эскиз бронзовый. А на самом деле был у меня разговор на даче у Путина: «Да-да, я разговаривал с Граниным, надо делать, я беру под свою защиту». Папки полнятся, растут. Поэтому говорить о том, какой памятник хотелось бы осуществить – их много. Что касается осуществлённых… Когда-то я делал для своего парка скульптуру Петра Первого, которая сейчас стоит в Петропавловке.
Памятник Петру Первому
Взирает ангел свысока
На пятигранный камень.
Там лысый царь без парика,
С костлявыми руками,
Сидит, расставив башмаки,
С убитым сыном рядом,
Уставив в подданных зрачки
Полубезумным взглядом.
Его глаза вгоняют в дрожь, —
Куда от них податься?
Он худобою черной схож
С блокадным ленинградцем,
Тянувшим из последних сил
И прятавшимся в щели,
Что, как и он, не выносил
Просторных помещений.
Без парика и без венка,
Что Фальконетом выдан,
Бритоголового зэка
Напоминая видом,
Сидит он, подлокотник сжав,
Над хмурою Невою, —
Судьбы печальной горожан
Пророчество живое.
Александр Городницкий. 1995 год
Недавно выступала одна искусствовед с требованием его убрать, что он оскорбляет это место. Но это не первое выступление. В этом году исполняется тридцать лет, как он был установлен благодаря Анатолию Собчаку. Это одна из достопримечательностей крепости. И директор сказал, что никому в голову не придёт убрать этот памятник, потому что его знают миллионы людей. А почему он попал туда? Благодаря академику Лихачёву[18]. Он приехал в Нью-Йорк, и мы с ним познакомились. В моей мастерской он увидел Петра Первого, ещё не отлитого в бронзе, и сказал: «Боже мой, это должно стоять в Петербурге!». Я рассмеялся, ещё был Советский Союз – какой Пётр Первый?! Ещё и без парика. Он очень обиделся и сказал: «Ну Вы зря вообще так посмеялись, я человек очень серьёзный». Я извинился. И вдруг через два года звонок из Кремля: «Господин Шемякин, Центральным комитетом Партии принято решение принять Петра Первого для города Ленинграда. Вы можете его привозить». А тогда ещё был Ленинград. И вот мы его привезли. И Аникушин присутствовал при этом, очень горячо отстаивал, что памятник должен быть в центре города. И в конце концов было решено установить его в Петропавловской крепости на площадке, где проводилась экзекуция солдат, называемая «Плясовая площадка». Потому что солдат в наказание ставили на площадку, состоящие из кольев, отточенных остриями вверх и солдат должен был всё время двигаться, чтобы ноги не были изуродованы. И они всё время «приплясывали». Но колья убрали, Петра поставили. Это для меня – самый приятный памятник.
- Михаил Шемякин. «Дети — жертвы пороков взрослых». Москва, 2021. Фото: Андрей Лобанов
И второй – это «Дети – жертвы пороков взрослых». Это очень большая серьёзная работа была. Это заказ Юрия Михайловича Лужкова, который сказал, что он очень хочет, чтобы я сделал эту тему. Сам написал пороки, обозначил, сам пообещал, что всё это будет оплачено. И когда я уже сделал все эти эскизы в гипсе, сказал: «Ну а теперь ищите деньги!». Это был первый срок президентства Владимира Владимировича Путина, он посмотрел проект и сказал, что это замечательный памятник и дал команду «Роснефти», чтобы они его оплатили и помогли перевезти. Мне удалось его отлить и поставить. Это очень серьёзная работа, очень долгая и очень важная. Особенно в то время, это был разгар педофилии, безобразного отношения к детям. Поэтому Лужков и попросил меня это сделать. Вы знаете эти безумные истории девяностых годов. Поэтому памятник был поставлен, когда он был очень необходим. Но и сегодня он очень актуальный.
М.Т.: Ещё короткий вопрос. У вас на лацкане крест. Фалеристам интересно, что это за знак?
М.Ш.: Это – казачий крест. В память о моём деде, которого расстреляли в 1917 году. У меня была очень интересная семья, по русской линии, по материнской. Было три брата. Один – морской офицер, окончивший гардемаринское училище, дворянин, вступил в партию большевиков в 1916 году. А два его брата остались белыми офицерами, служили в казачьих частях. Они не приняли большевиков и оба были расстреляны. В память об одном из них я ношу этот значок.
М.Т.: Уже немножко говорили об этом, но всё же. Выставки. Вы наблюдаете за современным искусством? Россия, Франция. США, мир. Вас заинтересовало что-то, заставило заглянуть? Имена художников.
М.Ш.: Знаете, о Франции не будем говорить. Мы живём на очень красивом «кладбище», или в антикварном магазине. Здесь всё очень красиво. Но говорить о культурной жизни Франции… Я не знаю, что там в кино происходит, возможно, в театре, но говорить об изобразительном искусстве просто не приходится. Нет ничего! И быть не может, потому что эта нация, величайшая в своё время, на сегодняшний день находится в полном упадке. Говорить об Америке мне сложно, я там давно уже не был. Но Америка – это, конечно, центр эксперимента. Почему я там прожил тридцать лет и забросил Францию, в которой на тот момент прожил десять лет. А Франция тогда была другой, гораздо более живой и импульсивной. И то, по сравнению с Америкой она мне показалась пресной и не динамичной. Поэтому Америка – та страна, которую я очень люблю. Считаю, что нет страны для России более близкой. Я уж не говорю о том, сколько русских внесли всего в её культуру и как это всё связалось. И сегодняшние отношения меня расстраивают. Потому что Америка позволила мне перейти к большому формату, найти новые технологии и прочее. Но когда Путин предложил мне помощь и сказал, что я должен быть ближе к России, чтобы начать плотное сотрудничество, я переехал сюда. Но не из-за Франции, она – просто площадка. Делаются интересные вещи в Англии, конечно, и в Испании. Но, к сожалению, Европа очень мало между собой контактирует. Англия – это интересная лаборатория изобразительного искусства. Я говорю только про изобразительное. Конечно, большая надежда и большая потенция, совершенно немыслимые – это Россия! Это удивительная страна, живая, с удивительной молодёжью. Если бы была действительно серьёзная поддержка и те, кто имеет власть и деньги, соображали бы своим «котелком», что нужно делать и насколько важно искусство! Дмитрий Сергеевич Лихачёв когда-то сказал, что нация, у которой нет искусства и культуры – существование такой нации бессмысленно. А Россия обладает сегодня таким потенциалом для того, чтобы создать что-то новое – взрыв, синтез. Если бы была большая поддержка, — я надеюсь, что она будет, — то тогда Россия может стать в области искусства одной из ведущих стран. Поэтому я и работаю столько лет для России. Поэтому я столько лет ей служу.
М.Т.: Ещё один вопрос…
М.Ш.: А Сталкер молчит что-то.
Ю.С.: Я слушаю, Миша. Узнал, кстати, несколько интересных вещей, которые не знал до этого.
М.Ш.: Ну потом скажешь мне! Но, я думал, Сталкер будет что-нибудь вставлять, кричать. Махать руками!
Ю.С.: В данном случае мой номер – второй.
М.Т.: У нас бытует мнение, что вернувшиеся из эмиграции авторы ценятся выше. Так ли это?
М.Ш.: Я же говорил, что, к сожалению, у россиян присутствует недооценка собственных ценностей. Взять, например, Кабакова. Он жил в России, делал замечательные вещи. Кроме шишек и банок на него ничего не сыпалось. Потом на Западе его признали, он стал одним из ведущих художников-концептуалистов. Пожалуйста – двери открыты! Тот же Шемякин… у меня была 64-я статья «Измена Родине, расстрел». Сегодня все орут, что КГБ нас преследовало, забывая о том, что МЫ сами себя преследовали. МЫ писали доносы. Я опять же говорю – мы, потому что я принадлежу к россиянам. Я был не официальным художником, ни на кого доносы не писал. Но знаю, что художники травили художников, музыканты – музыкантов. Может быть, это издревле. Виновата российская аристократия: пренебрежение к мужику. Этот безобразный комплекс неполноценности, пренебрежительное отношение к русской культуре, к русской иконе навязывалось ещё с XVII–XVIII века. Это все знают. Но это осталось где-то в генах: «А, там признали, там погладили по головке – значит это действительно что-то». А вы сами-то пошевелите своими мозгами, «котелок» свой встряхните и поймите, что вы имеете на своих руках. И цените это! Вот что важно сегодня России – стать независимее от Запада. Не только тем, что мы с ними полаялись, поругались. А тем, что сознание должно быть иным. Вот, что сегодня надо воспитывать. Тогда Россия станет той страной, которой она должна быть, а не той, которой она сегодня является.
М.Т.: Хотелось бы Вас поблагодарить и надеюсь, что как только Вы приедете – увидеться!
М.Ш.: Это вот Сталкера спрашивайте!
Ю.С.: Миша, но мы действительно уже что-то слишком долго не виделись, два года почти. Спасибо! И будьте с Сарой здоровы! И ждём-с. Ждём-с! Обнимаю!
М.Ш. Спасибо, ребята! Пока!
- На фотографии последние посиделки в ресторане ЦДЛ: Юрий Соминский, Михаил Шемякин, Алексей Штурмин (основатель школы карате в СССР, 9-й, высший Дан) и Стас Намин
Благодарим за помощь в подготовке интервью
Сару де Кэй, (Sarah H. de Kay) – супругу М.М. Шемякина
Встречу и материал организовал Алексей Сидельников Модератор встречи Михаил Тренихин Фотографии фарфора ИФЗ любезно предоставил Геннадий Семёнов Изображения подделок - Центр художника Михаила Шемякина
[1]Михаил Борисович Мейлах (род. 1945) — советский и российский литературовед, филолог, поэт и переводчик, специалист по романской филологии и новейшей русской литературе. Кандидат филологических наук, доктор философии (PhD).
[2]Объединение Реального Искусства — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая c 1927 до начала 1930-х годов в Ленинграде
[3]Гийом Аполлинер (фр. GuillaumeApollinaire; настоящее имя — польск. WilhelmAlbertVladimirApollinarisdeWąż-Kostrowicki — Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий Вонж-Костровицкий; 1880, Рим —1918, Париж) — французский поэт, литературный и художественный критик, журналист, один из наиболее влиятельных деятелей европейского авангарда начала XX века.
[4]Михаил Константинович Аникушин (1917—1997) — советский, российский скульптор-монументалист, педагог, общественный деятель. Народный художник СССР (1963). Герой Социалистического Труда (1977). Лауреат Ленинской премии (1958) и Государственной премии РСФСР имени И. Е. Репина (1986).
[5]Владимир Андреевич Фаворский (1886—1964) — российский, советский художник-живописец, график, мастер портрета, ксилографии и книжной графики, искусствовед, сценограф, живописец-монументалист, педагог, теоретик изобразительного искусства. Народный художник СССР (1963). Лауреат Ленинской премии (1962).
[6]Дмитрий Исидорович Митрохин (1883—1973) — русский и советский график, иллюстратор, мастер станковой гравюры, офорта и литографии; автор множества книжных иллюстраций, — огромного цикла миниатюр в жанре камерного натюрморта; искусствовед, член многих художественных объединений, профессор Высшего института фотографии и фототехники (1919—1926), профессор полиграфического факультета Высшего художественно-технического института (1924—1930 — курс книжной графики) в Ленинграде. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1969).
[7]Алексей Ильич Кравченко (1889—1940) — русский, советский художник, живописец и график, иллюстратор. Завоевав изначально признание как живописец, Кравченко был больше известен как график и иллюстратор. Живописные работы, написанные им после революции 1917 года, были впервые показаны в 1973 году в залах Академии художеств СССР в Москве. Такие его работы, как «Поцелуй» (1929) и «Индийская сказка» (около 1926), утвердили за ним место одного из самых выдающихся романтических живописцев и колористов своего поколения.
[8]Владимир Васильевич Лебедев (1891—1967) — русский и советский живописец, график, признанный мастер плаката, книжной и журнальной иллюстрации, основатель ленинградской школы книжной графики. Народный художник РСФСР (1966), член-корреспондент Академии художеств СССР (1967).
[9]Владимир Михайлович Конашевич (1888—1963) — русский и советский художник, график, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств РСФСР (1945), один из известнейших мастеров советской книжной иллюстрации. Автор классических иллюстраций к произведениям Самуила Маршака, Корнея Чуковского и др.
[10]Илья Иосифович Кабаков (род. 1933) — советский и американский художник, представитель московского концептуализма.
[11]Александр Григорьевич Тышлер (1898—1980) — советский живописец, график и театральный художник, скульптор.
[12] Михаил Яковлевич Гробман (род. 1939) — российский, позже израильский поэт и художник.
[13]Владимир Борисович Янкилевский (1938—2018) — российский художник — живописец, график, иллюстратор — один из главных новаторов в послевоенном московском «неофициальном искусстве».
[14]Всеволод Осипович Абдулов (1942—2002) — советский и российский актёр театра и кино, мастер дубляжа.
[15]Михаил Шемякин: Лестница в искусстве. В 2-х томах. СПб.: 2020. Лестницы, ступени, стремянки в искусстве чаще всего играют философскую и символическую роль. Художники обращаются к вопросам о жизненном пути, как и куда подниматься или спускаться, какие бывают препятствия, взлеты и падения. Художник, скульптор и аналитик искусства Михаил Шемякин собрал более 2000 изображений на эту тему, 768 из которых представлены в издании. ⠀
[16]Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица. Основано в 1876 году на средства, пожертвованные бароном Александром Штиглицем. С 1953 по 1994 год академия именовалась Ленинградским высшим художественно-промышленным училищем имени В.И. Мухиной, поэтому в СМИ её часто называют «Мухинским училищем» или просто «Мухой».
[17]Бабкина Ульяна Ивановна (1888—1977) — каргопольская мастерица, хранительница традиций Каргопольской игрушки.
[18]Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906—1999) — советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, доктор филологических наук (1947), профессор (1951). Председатель правления Российского (Советского до 1991 года) фонда культуры (1986—1993). Академик АН СССР (1970; член-корреспондент 1953). Герой Социалистического Труда (1986). Лауреат Государственной премии СССР (1969), Сталинской премии второй степени (1952) и Государственных премий РФ (1993; 1999 — посмертно). Член Союза писателей СССР с 1956 года.
Настоящий сталкер! Юрий Соминский
Единственный в России Офицерский Крест Чести ветерана (кавалер Юрий Соминский)
Актовые печати с изображением Архангела Михаила (А.В. Рудский)
Михаил Шемякин. Видеоинтервью для SAMMLUNG/КОЛЛЕКЦИЯ
__________________
