К 175-летию со дня рождения Александра III

Положительное или отрица­тельное в Александре III по про­шествии многих лет искать интересно. Но не ме­нее инте­ресно увидеть, как изме­­нялось мнение об импе­раторе одного из заметных и известных людей, близких к нему по вре­мени жизни — Александра Николаевича Бенуа (21 апреля [3 мая] 1870 — 9 февраля 1960). Это тот самый художник, критик, историк, «мир­искуссник», Бенуа, который придумал термин авангардисты.

26 февраля [10 марта] 1845 года родился Император, которого мы уже неоднократно вспоминали на наших страницах. Выдающийся руко­­водитель государства, во многом предо­пре­деливший правильный век­тор развития России, до сих пор постоянно не принимающийся в расчёт. Однако, было бы интересно, если бы идеи Александра III не были позабыты, а некоторые и воплощены в жизнь.

Об Александре III вспоминаем строками Александра Бенуа из книги «Мои воспоминания» (1980). Для нас также интересно, что это издание подготовлено искусствоведом Лидией Владимировной Андреевой. Несколько выдержек из воспоминаний, которые касаются не только личности императора, но и моды, которая сразу бросалась в глаза характéрным покроем одежды.

Кстати, осенью рекомендуем всем посетить Государственный исторический музей (ГИМ), где подготавливается выставка с рабочим названием «Царь-миротворец»!

А сегодня и по 10 мая 2020 года, в Михайловском замке Русского музея в Санкт-Петербурге, проходит выставка «Александр Третий — коллекционер и меценат», приуроченная к 175-летию императора.

Итак, Александр Бенуа.

Первая встреча с Александром III.

Но Александр III поразил меня своей туч­ностью, которую только подчёркивала форма прусского образца с каской на голове. Взрослые зрители подле меня обменивались своими впе­чатлениями. Они отметили утомленный вид нового государя; эта усталость, эта понурость были вполне понятными после всего того, что им было пережито и что ещё его ожидало.

Воспоминание после поступления в гимназию.

Форма нашей гимназии была двух родов. Парадная, которую в самой гимназии никто не носил, — она была общая по покрою и цвету с формой всех других классических гимназий, т.е. синяя куртка с серебряным шитьём на вороте и с серебряными пуговицами. Эта форма в других гимназиях не имела характера исключительно парадного, её ученики носили всегда. Классная же одежда в нашей гимназии была более своеобразна: она состояла из чёрной блузы, обшитой по вороту лиловой тесьмой, спускающейся наискось к кушаку. На пряжке же кушака из белого металла стояли буквы Г.И.Ч.О. (ред. — Гимназия Импера­торского Челове­колюбивого Общества), и эти же буквы занимали середину того серебряного ажурного значка, между двух дубовых ветвей, которыми была украшена фуражка. Я ещё застал в 1880 году фуражку французского образца, т.е. кепи со слегка накрененным к переду донышком и с плоским кожаным козырьком, но в первые же годы царствования Александра III её заменила фуражка круглая с козырьком полукруглым. Парадную форму сшили мне только к свадьбе брата Михаила в 1884 году; шитьё на ней было отменного качества, а подкладка белая шёлковая. При всей моей ненависти к ношению формы, этим своим шикарным мундиром я гордился и охотно щеголял в нём в театре (ред. — подробнее Армия Александра III. Обмундирование и снаряжение. Сборник документов и материалов 1881-1894).

Уланская форма была одна из самых эффектных, и она не утратила своей традиционной деко­ративности даже после того, как Александр III ввёл новую, очень уродливую, якобы национального характера обмундировку для почти всего российского воинства. Уланы же сохранили набекрень надетую шапочку из чёрной лакированной кожи со странно прилаженным к ней квадратным донышком и с белым султаном, и свой тёмно-синий мундир с жёлто-оранжевым околышком и красной грудью, и рейтузы, и сапоги, и серебряные аксельбанты, а зимой — распашистую серую шинель с бобровым воротником.

И вторая встреча.

Меня поразила его громоздкость, его тяжеловесность
и — как-никак — величие

И вдруг все остановилось, притаилось, и в наступившей тишине резко раздался удар об пол прикладов часовых, охранявших вход в среднюю царскую ложу. Двери ложи распахнулись, выбежали цере­моний­мейстеры с длин­ными тросточками, и за ними появился государь, ведя под руку новобрачную. Тут мне посчаст­ливилось: в коловороте, получившемся от того, что надо было дать дорогу высочайшему шествию, направ­лявшемуся к зале, примыкающей к левой боковой царской ложе (там было сервировано вечернее угощение), я был оттёрт до ступеней лестницы, подни­мавшейся в верхние ярусы. Оттуда немного сверху стало особенно хорошо все видно. И тут я впервые увидал Александра III совершенно близко. Меня поразила его громоздкость, его тяже­ловес­ность и — как-никак — величие. До тех пор мне очень не нравилось что-то мужицкое, что было в наружности государя, знакомой мне по его официальным портретам (один такой портрет висел в актовом зале казённой гимназии, другой в большом зале Городской Думы). И прямо безобразною казалась мне на этих портретах одежда (мундир) государя — особенно в сравнении с элегантным видом его отца и деда. Введённая в самом начале царствования новая военная форма с притязанием на национальный характер, её грубая простота, и хуже всего, эти грубые сапожищи с воткнутыми в них штанами возмущали мое художественное чувство. Но вот в натуре обо всем этом забывалось, до того самое лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз. Проходя под тем местом, где я находился, он на секунду поднял голову, и я точно сейчас испытываю то, что я тогда почувствовал от встречи наших взоров. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то и грозное и тревожное, производил впечатление удара. Царский взгляд! Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и за жизнь самых близких! В последующие годы мне довелось несколько раз быть вблизи императора, отвечать на задаваемые им вопросы, слышать его речь и шутки, и тогда я не испытывал ни малейшей робости. В более обыденной обстановке (при посещении наших выставок) Александр III мог быть и мил, и прост, и даже… уютен. Но вот в тот вечер в Мариинском театре впечатление от него было иное, — я бы даже сказал, странное и грозное.

И всё это на фоне двора.

Тут я увидел в непосредствен­ной близи русский двор, о котором светские хроникеры говорили, как о чём-то сказочно-роскошном. Увы, такое близкое с ним ознакомление не пошло ему на пользу. Состав этой густой и тол­кавшейся в разные стороны массы не отличался ни красотой, ни элегант­ностью, ни вели­чествен­ностью, ни какой-либо поро­дистостью. Большинство присут­ствующих состояло из согбенных под бременем лет сановников и из большей частью маленьких, толстень­ких, а частью из тощих и комично высоких старых дам. Не спасали ни золото мундиров, ни орденские ленты, ни удивительно расчёсанные бороды и бакенбарды (многие царедворцы еще придерживались моды времён Александра II), ни бриллианты и жемчуга, лежавшие на иногда и очень объёмистых, но серых от пудры и абсолютно не прельсти­тельных персях. И держала себя эта архивель­можная масса совсем не так, как подобало бы носителям высших чинов и представителям знатнейших фамилий! Все довольно бесцеремонно толкали друг друга, особую же сумятицу производили те, что пробивались к буфету, тянувшемуся во всю ширину фойе вдоль окон. У самых же столов происходило настоящее побоище, до того всем хотелось выпить бокал шампанского или отведать царских гостинцев!

И вот прошло время.

Многое, что я, заражённый почти поголовным фрондёрством русского общества, находил когда-то в правлении Александра III уродливым и даже возмутительным, стало теперь казаться необходимым или неизбежным. И обратно, если и раньше меня отталкивала от себя вся незрелая и часто просто глупая («снобистская», сказали бы мы сегодня) револю­ционность, то теперь она представлялась мне преступной, фатально, неминуемо ведущей ко всякой мерзости запустения. Надо прибавить, что тогда же (и только тогда) я решил познакомиться с некоторыми творениями Достоевского, в которых я тоже нашёл (рядом со всем парадоксальным и двусмысленным) настоящую пищу для своего миросозерцания.

Александр III. Скульптор Паоло Трубецкой, 1909 (фото Андрея Соловьёва, 24.10.2022)

Предреставрационные исследования памятника императору Александру III

… Его слишком кратковременное царство­вание было в общем чрезвычайно значительным и благотворным. Оно подго­товило тот расцвет русской культуры, который, начавшись ещё при нём, продлился затем в течение всего царствования Николая II

Разумеется, Александр III не был идеальным государем. Ограни­ченность его интеллекта, примитивность, а то и просто грубость его суждений, его далеко не всегда счастливый выбор сотрудников и исполнителей — всё это не сочетается с предста­влением идеального самодержца. Наконец, его ограниченный национализм выливался подчас в формы мелочные и очень бестактные. И уж никак нельзя считать за нечто правильное и подходящее то воспитание, которое он дал своим детям, и особенно своему наследнику. Их слишком настойчиво учили быть прежде всего людьми и слишком мало подготовляли к их трудной сверхчело­веческой роли. Александра III заела склонность к семейному уюту, к буржуазному образу жизни. И всё же несомненно его слишком кратко­времен­ное царст­вование было в общем чрез­вычайно зна­чительным и благотворным. Оно подготовило тот расцвет русской культуры, который, начавшись ещё при нём, продлился затем в течение всего царствования Николая II — и это невзирая на бездарность предста­вителей власти, на непосле­дователь­ность прави­тельственных мероприятий и даже на тяжёлые ошибки. Проживи дольше Александр Александрович — этот «исполинский мужик» или «богатырь», процарствуй он ещё лет двадцать, история не только России, но всего мира сложилась бы иначе и несомненно более благополучно.

• Фредерик Альштедт (Fredrik Ahlstedt, 1839 -1901). Император Александр III (фрагмент)
• Николай Дмитриев-Оренбургский (1837-1898). Портрет императора Александра III. 1896, ГИМ (фрагмент)

Главной, наинужнейшей для самодержца чертой Александр III обладал в полной мере. Он был крепок, он умел держать и сдерживать, он имел на вещи своё мнение, а его простой здравый смысл выработался на почве глубокой любви к Родине. При этом он был честен, прост и в то же время достаточно бдителен, чтоб нигде и ни от кого Россия не терпела ущерба. Без кровопролитных войн, даже без особенных угроз, он, озабоченный тем, чтоб сохранить в добром состоянии вверенную ему Богом страну, являл в семье прочих государей и правителей некую твердыню — надёжную для друзей, грозную для врагов. Не его вина, если Судьбе или Промыслу угодно было одновременно с ним вызвать к вершению дел мирового значения такую прямую противо­положность ему, какой явился Вильгельм II. Не его вина и в том, что вековая дружба с соседом, с Германией, дружба, скреплённая столькими семейными союзами, дружба, на которой было построено всё равновесие Европы, была нарушена отказом юного, нелепо тщеславного германского императора (вступившего на престол в 1888 году) возобновить лучшее и сколь мудрое создание Бисмарка — договор о взаимной поддержке обоих государств. Нельзя винить Александра III и в том, что после этого чреватого последствиями разрыва (и как прямое следствие его) он согласился на демонстра­тивное сближение с Францией. Проживи он ещё несколько лет, Александр III сумел бы, вероятно, провести свой корабль между вновь возникшими опасностями, действуя своим авторитетом, своим престижем. Но рок готовил России, Европе, Миру иное — и этот тяжёлый рок стал выявляться с момента, когда мощную, богатырскую его фигуру, его гранитную надежность сменила личность его сына.

Поражала его чрезвычайная простота, абсолютная непринуждённость, абсолютное отсутствие какой-либо позы

Должен при этом сказать, что и все манеры императорской четы и то, что исходило из их уст, спо­собствовало тем чувствам симпатии, которые несколько лет, как я уже питал к нашему государю. Они сменили во мне прежние, ребя­чески-ре­волю­цион­ные и весьма смутные чувства, приобретённые от чтения некоторых исторических романов, и отражали то либеральное фрон­дирование, которое было до некоторой степени модным в петер­бург­ском обществе. Общество продолжало дуться на Александра III, особенно за то, что он не даровал в своё время конституции, якобы уже лежавшей готовой к подписи на столе его отца в день цареубийства 1 марта 1881 года. Но я сознательно употребил здесь слово симпатия, намеренно воз­державшись от более подобающих в таких слу­чаях выра­жений, вроде «высоко­почи­тание», «благо­говение» или ещё «обожание». Александр III всей своей колос­сальной статурой, голосом и особенно взглядом своих прони­зываю­щих глаз вселял в людей, подходивших к нему при исполнении своих верно­под­данни­ческих обя­занностей, чувства трепета и даже страха, никак не совместимых с чувством симпатии. Однако во время посещений царём наших (столь безобидных) выставок, он умел показать другую сторону своей личности. Он становился тем любезным, внима­тельным, вовсе не суровым, а скорее благодушным человеком, каким знали Александра III его семья, ближайшие царедворцы и дворцовая прислуга. Поражала его чрезвычайная простота, абсолютная непри­нуждён­ность, абсолютное отсутствие какой-либо позы, чего нельзя было сказать ни про его брата Владимира, ни, в особенности, про недоступного, высоко­мерного великого князя Сергея Александровича.

Случалось императору во время обозрения выставки и шутить или же он отвечал громким на весь зал хохотом на те остроты или маленькие потешные анекдоты, которыми его тешили наши специалисты по этой части: бонтон­но-грубо­ватый Вилье и разыгрывавший из себя простачка, искусный маринист А. К. Беггров. На ужинах у Альбера тот же Беггров отличался неисчер­паемым запасом самых гривуазных, самых сальных анекдотов, которые он подносил това­рищеской компании с особым смаком. Но Беггров обладал достаточным тактом, чтобы припасать для забавы государя и сопро­вождавших его дам шутки и словечки совершенно иного содержания и тона. Подносил же свои остроты этот неказистый с виду человек всегда кстати, точно невзначай и без того, чтобы выдать их заблаго­временную отделку.

Из шуток самого государя мне запомнилась одна, которую он себе позволил произвести над особой своей троюродной сестры — принцессы Евгении Макси­милиановны Ольденбургской. Принцесса почти всегда была одета в костюм-тайер, иногда тёмно-синего, но чаще светло-серого или бежевого цвета. Этому полу­мужскому наряду полагалось иметь сзади раскры­вающиеся фалды. И вот мы все были свидетелями того, как Александр III, самодержец всерос­сийский, осторожно подкравшись сзади к принцессе, ни с того, ни с сего раскрыл эти фалды и даже, манерно схватив кончиками пальцев, подержал их несколько секунд в таком положении. Спору нет, шутка эта была несколько дурного тона и какая-то чисто мальчишеская; вероятно, то была своего рода реми­нисценция тех невинных шуток, которые те же персоны шутили между собой лет сорок тому назад, когда они были детьми. Но Евгения Максими­лиановна без всякого снисхождения отнеслась к ней. Обыкновенно очень бледная, она вся побагровела и буквально крикнула на государя: «Что за манеры? Стыдно!» И трогательно было видеть, как колосс самодержец после такой реприманды выразил свое раскаяние, и до чего он был сконфужен. Внизу перед тем, чтобы выйти на улицу и сесть с государыней в двухместные сани (с великолепным казаком на запятках), государь, прощаясь с обиженной кузиной, ещё раз при всех нас, гурьбой обступивших, произнёс фразу вроде: «Не надо на меня обижаться», на что принцесса только пригрозила ему пальцем, без тени улыбки на лице.

Алексей Сидельников

Большая советская энциклопедия (БСЭ)

Бенуа Александр Николаевич [21.4(3.5).1870, Петербург, ‒ 9.2.1960, Париж], русский художник, историк искусства, художественный критик. Сын архитектора Н.Л. Бенуа. Искусству обучался самостоятельно. Жил в Петербурге. В 1896‒98 и 1905‒07 работал во Франции. Один из органи­заторов и идейный руководитель объединения «Мир искусства» и журнала того же наименования. В своей книге «История русской живописи в 19 веке» (ч. 1‒2, СПБ, 1901‒02) и статьях начала 1900-х гг. Б. подверг критике академическое искусство, а также выступил с идеалистических позиций против эстетики Н.Г. Чернышевского и граждан­ственности живописи передвижников, выдвинув главным критерием оценки произведений искусства их «художест­венность». От некоторых полемически заострённых оценок Б. впоследствии отказался. Страстный пропагандист классического наследия, в том числе русского искусства 18 ‒ 1-й четверти 19 вв., Б. был инициатором создания ряда искусствоведческих изданий и музеев (сборники «Художественные сокровища России», редактировал в 1901‒03; журнал «Старые годы»; Музей старого Петербурга и т.д.). В предре­волюционные годы выступал против крайних форма­листических направлений. С 1917 Б. принимал активное участие в организации охраны памятников искусства и в перестройке музейного дела (особенно в реорганизации Эрмитажа, заведующим картинной галереей которого он был в 1918‒26).

... И вдруг стремглав
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось…
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжёло-звонкое скаканье
По потрясённой мостовой.
И, озарён луною бледной,
Простёрши руку в вышине,
За ним несётся Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжёлым топотом скакал.
(А.С. Пушкин. Медный всадник. 1833)

Ощущение кризиса буржуазного общества и неизбежности революционных потрясений приводит Б. к поискам «вечных», «устойчивых» духовных и эстетических идеалов как антитезы противоречиям современности. Сочетаясь с увлечением искусством Франции 17‒18 вв. и России 18 ‒ 1-й четверти 19 вв., это придаёт его творчеству ретроспективную направленность. Б. ‒ создатель особой разновидности исторической живописи, типичной для «Мира искусства», т. е. достоверного по характерности деталей, но одностороннего поэтического отражения той области истории, которую в каждую эпоху составляют её быт и искусство. Б. привлекают хрупкая красота и гротескная причудливость клонящейся к упадку дворянской культуры (серия «Последние прогулки Людовика XIV», 1897‒98; «Версальская серия», 1905‒06). Грустная ирония пронизывает его картины, в которых чинно шествующие или суетящиеся фигурки людей сопоставлены с непреходящей и величественной красотой совершенных произведений искусства. В завитках старинного орнамента, в жестах и осанке людей прошлого Б. видел материальное выражение духа и поэзии минувшей эпохи. Но творчество Б. не сводится к искусной стилизации, оно связано и с общим развитием живописи своего времени.

• Александр Бенуа. Парад в царствование Павла I. 1907. Русский музей
• Александр Бенуа. Прогулка короля. 1906. ГТГ

Б. принадлежит к числу реформаторов русской театрально-деко­рационной живописи на рубеже 20 в. (опера «Гибель богов» Р. Вагнера, 1903, и балет «Павильон Армиды» Н.Н. Черепнина, 1907, ‒ Мариинский театр в Петербурге). С 1908 оформлял спектакли антрепризы С.П. Дягилева в Париже (балет «Петрушка» И. Ф. Стравинского, 1911, театр Шатле) и до 1911 был её художественным руко­водителем. В 1913‒15 заведующий художественной частью и режиссёр МХТ («Мольеровский спектакль», 1913, сорежиссёры К.С. Станиславский и В.И. Немиро­вич-Данченко). С 1919 режиссёр и художник Акаде­мического театра оперы и балета («Пиковая дама» П.И. Чайковского, 1921) и Большого драматического театра («Слуга двух господ» К. Гольдони, 1921) ‒ в Петрограде. Работы Б. для театра отличаются художественной цельностью, тщательной продуманностью декораций, костюмов и бутафории, тонким чувством стиля. Убедительны отмеченные графическим изяществом иллюстрации Б., в том числе иллюстрации к «Медному всаднику» А.С. Пушкина (один из вариантов издан в 1923), созвучные то лиризму, то драматическому пафосу пушкинского стиха.

С 1926 Б. жил в Париже, работая главным образом над эскизами декораций и костюмов для спектаклей в театрах Франции, Италии и др. стран.

Соч.: Русская школа живописи, СПБ, 1904; Художественные письма, газета «Речь», ноябрь 1908 ‒ февраль 1917; Царское село в царствование императрицы Елизаветы Петровны, СПБ, 1910; История живописи всех времен и народов, т. 1‒4, СПБ, 1912‒17 (не окончено); Возникновение «Мира искусства», Л., 1928; Жизнь художника. Воспоминания, т. 1‒2, Нью-Йорк, 1955: Александр Бенуа размышляет… [статьи и письма 1917‒1960 гг.], М., 1968; Memoirs, v. 1‒2, L., 1960‒64.

Большая советская энциклопедия (БСЭ)
Лит.: Эрнст С., А. Бенуа, П.,1921; Эткинд М., А. Н. Бенуа, Л.‒ М., 1965.
В. М. Петюшенко

Предреставрационные исследования памятника императору Александру III

Открытие памятника Александру III

Борки. Чудесное спасение 1888 год

Коллекция купцов Щукиных

125 лет со дня смерти Александра III

Первый Николай Второй

Редкий портрет Александра III в ГИМ

Александр II. Юбилеи 2021 года

В память Императора Александра III 1881-1894

_________________

Обсудить материал >>>