Общество, окружающие убавляют душу, а не прибавляют.
«Прибавляет» только теснейшая и редкая симпатия, «душа в душу» и «один ум». Таковых находишь одну-две за всю жизнь. В них душа расцветает.Василий Розанов
Вам знаком философ Василий Розанов? Не слышали о таком? Читали? А знаете ли, что знатоки и философии Розанова, и философии Константина Леонтьева могут цитировать их целыми страницами? Есть такие люди.
Сегодня нас с Михаилом Тренихиным в гости любезно пригласил художник Андрей Каращук. Его утверждение, что он — рисовальщик, конечно, только показывает его скромность. Но!.. с моей точки зрения, Андрей замечательный художник! Художник!
Андрей Каращук не только известный художник-униформолог, историк, реконструктор. Он — глубокий философ. Запланированная на полтора или два часа встреча продлилась пять с половиной! И это заметили только часы.
Главный редактор Алексей Сидельников
________________________
А.С.: Андрей, добрый день! Интервью начнём с места в карьер. Без разминки и подготовки. Читателям повторю, что сегодня с нами Андрей Каращук, которого я узнал по его рисункам в журнале «Цейхгауз». А купил первый номер «Цейхгауза», потом второй, — а я не могу сказать, что я прямо такой цейхгаузолюбитель, — жизнь в 1990-е наложила отпечаток.
А.К.: Это да…
А.С.: И по многим вашим коллегам видно, что многие ушли в другие сферы. Некогда было заниматься чем-то культурным, тупо выживать… Зарабатывать, держаться. У меня так получилось.
А.К.: Если брать авторов, то те, кто делал первый номер, они так и остались историками. Никто не ушёл. Да и художники оставались. Даже в 90-х работали именно на этой стезе. Потому что, скажем так — первый «Цейхгауз» — это было нечто среднее между рыцарями-крестоносцами и самураями. Некое понимание миссии, которая на тебя возложена.
А.С.: Для меня первый «Цейхгауз» — как произведение искусства. Отличается от других. Не только чуть-чуть меньше, чуть-чуть потолще, другая бумага. Сами рисунки. Коллектив, который подобрался! Это чертовски интересно, приятно. Мы ходим, общаемся с создателями — все замечательные ребята, как на подбор! Поэтому и с Вами не могли не состыковаться.
А.К.: Первый номер это то, что мы долго в себе копили. Первый «Цейхгауз» как первый секс! Очень мало было тогда возможностей реализовать себя в этой области, это был 1988 год. Спорадические публикации в «Советском музее», у меня была такая возможность благодаря Валерию Александровичу Дурову, с которым я тогда познакомился. Он мне тогда предложил сделать туда иллюстрации к своим статьям. Тогда же меня, учитывая, что я уже работал в Министерстве Обороны, пригласили делать планшеты по униформе в Военную энциклопедию.
М.Т.: То есть вот эти знаменитые фигурки разных армий мира?
А.К.: Да, в 1988-м как раз начали делать новое издание.
М.Т.: Для меня это особенно интересно — я сам этого года постройки. (общий смех).
А.К.: До «Цейхгауза» были только отдельные публикации. В журнале «Наука и жизнь», «Вокруг света» Михаила Викторовича Горелика, Петра Федоровича Космолинского. Это была возможность реализовать себя. Это важнее, чем деньги.
А.С.: А кто вас всех собрал?
А.К.: Мы в основном все были вокруг ВООПИиК.
М.Т.: Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры?
А.К.: Точно! Пётр Фёдорович Космолинский, Царствие ему Небесное, он при московском отделении ВООПИиК создал Военно-историческую комиссию. Я туда пришёл перед армией в 1984 году. Они сперва собирались на Чистых прудах. Каждый второй вторник месяца. Там читали лекции, обменивались мнениями. Там я со всеми и познакомился, все были вместе: художники, историки, солдатисты. Там я познакомился с Дерябиным, с Роберто, с Алексеем Васильевым, с Валерием Александровичем Дуровым, с Блёскиным, Куликовым, Вальковичем, Перидерием… Все, кто сегодня являются ведущими специалистами по военной истории, все были в этой комиссии.
Забавно, я попал туда не напрямую! Поехал к тётке в Питер и в Музее Суворова увидел объявление «Военно-исторический кружок». У смотрительницы узнал, когда всё проходит. Там был Георгий Эдишерович Введенский. Я с ним созвонился, приехал. Мы с ним очень мило побеседовали. Ну тут как, считаешь, что ты один такой «придурок». И вдруг встречаешь второго такого же увлечённого! И Вы не можете наговориться. И я спрашиваю, а как же мне участвовать, я ведь в Мытищах живу. Может хоть заочно… И он отвечает: «Так ведь у вас в Москве своё есть!». А я про Космолинского уже слышал, была на ВДНХ выставка его фигурок, куда мы с приятелем ездили. Летом при музее Бородинская панорама для школьников и студентов открывался читальный зал библиотеки. Маленькая комнатёнка. И я туда ездил перерисовывать книги по униформе Функена. И там познакомился со многими ребятами, кто пошёл в реконструкцию. И они сказали про ВООПИиК — где и когда собираются.
М.Т.: «Массонская ложа»!
А.К.: Да!
А.С.: Это вообще молодое поколение?
А.К.: Там были разные. Были и пожилые люди. Куликов был уже полковником в отставке. Любил про себя говорить: «Я тот самый чёрный полковник». Были среднего возраста: Сомов Саша, Виктор Кононов — солдатисты. Лёша Васильев. Я тогда поразился его энциклопедическим знаниям! Он читал тогда в течении трёх собраний про Балаклаву. Мельчайшие подробности. Люди даже курить выходили со словами: «Фуф, перебор, перебооор…».
А.С.: Мы вообще готовили вопросы, я буду подсматривать. Поэтому всё-таки о семье, если удобно. Откуда этот «вирус»? Может были в роду художники?
А.К.: Нет, художников не было. Но я сколько себя помню, с детского сада рисовал солдатиков. Только войнушка.
А.С.: А что-то осталось?
А.К.: Вроде бы нет. Может где-то у мамы. Отец у меня с Дальнего Востока. По профессии геодезист. Школу окончил с золотой медалью, институт с красным дипломом. У него был прекрасный математический ум. Ему предлагали защитить его уникальную методику. Просто написать на бумаге и это бы засчитали как диссертацию. Но он был практик. После института сразу полевые экспедиции. Он был здоровый, я его побаивался даже после армии. Кулаки с мою голову. Ему доставляло удовольствие заниматься спортом. А вот известный самбист Альберт Каращук это его двоюродный дядя, поэтому и я пошел в секцию самбо. Отец постоянно учил искать алгоритмы. К моему рисованию относился без воодушевления. Хотя заставил пойти в художественную школу.
А.С.: То есть увидел интерес и его направил в нужное русло.
А.К.: Да. И при этом всячески меня третировал. Не хвалил. Уже после его гибели, друзья рассказали, что он очень гордился мной и им хвастался. Сказали, потому что видели, как он меня давит, щемит. Но у него подход был такой — кулацко-казачий. Он из крестьянско-казачьей семьи. И воспитывала его бабка, дочка купца второй гильдии. И была жёсткая система воспитания, говорил: «Буду хвалить — расслабится. Не будет развиваться». То есть даже здесь какой-то алгоритм был.
М.Т.: А жили уже здесь?
А.К.: Ну да. Сперва у деда, полковника в отставке, в Старой Купавне, он служил в Монинской Академии, начальник вещевой службы Потом отец получил квартиру здесь, в Мытищах, в 1970 году мы переехали . Ну я учился в художественной школе, потом пытался поступить в Полиграф. Не поступил, ушёл в армию. И вот там повезло! Правда вначале были непростые перипетии. Попал в Афганскую команду — 1984 год — а у отца как раз планировалась командировка в Афган. И если бы меня отправили «за реку», отцу могли командировку прикрыть: близких родственников не посылали. Отец с кем-то пообщался и меня из этой команды выдернули. Где-то неделю я болтался по пересылкам. В результате оказался в одной из частей Алабинского гарнизона, на Центральной Вещевой Базе. Так что можно сказать что я потомственный «вещевик». Там оказался музей военной формы, который сейчас у платформы Бахчиванджи [Музей истории военной формы одежды, филиал Центрального музея Вооруженных Сил Российской Федерации. Бахчиванджи (Щёлково-4), в/ч 762 ЦОКБ вещевой службы — прим. ред.]. Изначально он был там и в тот момент был в процессе переезда. То есть, если бы я был на полгода позже — не застал бы. Судьба. Вообще я обратил внимание, что за мной сверху есть присмотр. В трудные моменты Господь мне посылал шанс, или человека, чтобы изменить свою жизнь. И мне хватало смелости и авантюризма вписываться в непредсказуемые проект. Но вернёмся к Бахчиванджи. Естественно, всё свободное от службы время, я старался туда попасть. В музее был только один отставник-смотритель. Я выносил ему мозг и он меня пускал. Там был большой ангар, набитый военной формой. И я мог там лазить и всё рассматривать. Ну как в Рай попал. Бац — и в Рай!
Потом, когда приезжали забирать очередную партию формы для переезда, смотритель познакомил меня с Геннадием Николаевичем Нестеров-Комаровым. Он внучатый племянник известного лётчика Нестерова. Он как раз работал в Центральном вещевом управлении. Мы тоже, как два сумасшедших нашли друг друга, он спросил, сколько мне осталось служить. Я ответил: «Полтора года». Он дал свой телефон и сказал, что как раз недалеко от Мытищ, строится новое здание. «Отслужишь — звони, что-нибудь придумаем». Я отслужил, погулял месяцок, созвонился с ним. Назначили встречу, мне на электричке от дома недалеко, поехал. Там в декрет ушла одна сотрудница и меня как раз смогли устроить. И так я оказался в этом музее. Естественно, когда я восстановил свои связи ВООПИиКом, там был очень интересный разговор. Первый мой рисунок, который я сделал русские лётчики Первой Мировой войны, мне очень понравилась их форма, черная с красными выпушками. Музей был закрытый, подчинялся Минобороны. О нём все слышали, но никто не знал, где он. Для униформистов это была некая Шамбала.
А.С.: Мишель, а ты помнишь эту иллюстрацию с формой лётчика? Он в кожаном шлеме, с карабином, кажется?..
ЛЁТЧИК
А.К.: С автоматом Фёдорова! А я сейчас покажу, вот первый номер. Я как раз сделал рисунок. Показал Космолинскому. Он спросил: «Ты где эту форму-то нашёл». И я ответил: «Да у нас, в музее, там библиотека, сборники приказов. Ну и в самой экспозиции. Я оттуда срисовал». «А в каком музее?». «В музее униформы Вооружённых сил». У людей челюсти отвисли. (смеётся).
А.С.: Поразительно! Я когда себе этот журнал купил, кажется, на Китай городе, он меня поразил. Но и тут художники разнятся. Есть более примитивные как-будто.
А.К.: У всех своя манера, например у Сергея Летина. Он по образованию искусствовед и рисовал в стилистике XVIII века. Очень много «насмотрел» по эпохе. Он считал, что эпоху надо рисовать с стиле той же эпохи. И для XVIII века это неплохо. Но я XVIII век предпочитаю в стилистике графики Менцеля. [1] Я много его смотрел, пытался повторять, понять его технику. Даже в академическом, художественном образовании копирование — один из методов художественного обучения. Надо не просто скопировать работу выдающегося живописца, понять, изучить его технику, стиль. Это очень хорошая школа. У меня есть определённые периоды. Одно время я увлёкся Чаппелом [2] и у меня была «его» манера. Потом появился Роналд Вольстад. И получается, что от многих известных графиков я что-то для себя брал.
А.С.: Это так. Но основываясь на этой базе выработался стиль «Каращук».
А.К.: Ну это сложно сказать…
А.С.: А я могу сказать больше! Сегодня сказал знакомым, что не могу поехать в другое место, т.к. еду в гости к Андрею Каращуку. И это произвело впечатление! В кругах тех, кто понимает, есть несколько художников, которые являются основой. И мне кажется, что эта основа вышла из этого журнала.
А.К.: Да! Но тут, правда, нет Николая Зубкова. Он питерский. Их компания делала в это же время журнал «Орёл».
А.С.: У меня есть первый и второй номера.
А.К.: Мы шли параллельно. И выстрелили Москва — «Цейхгаузом», а Питер — «Орлом» практически в одно время.
М.Т.: Спрошу про монограмму. Все рисунки ей отмечали?
А.К.: Нет. Поначалу придумал и ставил на листах. Потом, когда начал сотрудничать с Роберто, он мне сказал, что надо писать фамилию целиком. Сказал: «Так делают настоящие художники. Ты же не стесняешься своей фамилии?». Ну а возвращаясь к технике… конечно, надо учиться. А т.к. у меня больше самообразование, в отличие от Зубкова и от Роберто я классическое художественное образование не получил. Детская художественная школа, это низшая ступень. Но там у нас были хорошие учителя, и заложили хорошие азы.
А.С.: А вот кто учителя? Какие-то художники, кроме тех, которых назвали?
А.К.: Да многие. Энгус МакБрайд (Angus McBride) нравится и много его изучал. Видишь симпатичную иллюстрацию, смотришь, пытаешься повторить. Скажу больше, вот если рисуешь по античности, средневековью что-то, и увидишь у Игоря Дзыся — а это его период — если есть что-то, сделанное «вкусно», звонил ему — он тогда ещё в Москве жил и спрашивал, можно ли «украсть» хорошо нарисованный шлем и т.п. в свою иллюстрацию. И он говорил: «Бери!».
А.С.: А Дзысь не в Москве уже?
А.К.: В Крыму.
А.С.: А он был в первом «Цейхгаузе»?
А.К.: Нет, со второго. Он делал обложку, два карабинера. Что-то по средневековье, его любимое.
А.С.: А вот возвращаясь к Роберто, знаю, что его конёк — восемнадцатый век. А у Вас?
А.К.: Двадцатый век. Прочувствованный он. Хотя, иногда, от хаки и защитных цветов уже звереешь. И берёшь заказ по XIX веку, чтобы поработать с чистым цветом. Чтобы глаз снова цвет начал чувствовать.
А.С.: У нас есть друг, скульптор Сергей Олюнин, с ним тоже делали интервью. И вот он сказал, что для него сейчас самый простой элемент, который он может слепить с закрытыми глазами — это сапог. У всех его фигур одинаковые сапоги. А у Вас? Что можете сделать с закрытыми глазами? Форму? Лицо?
А.К.: Лицо. У меня получалось схватывать лица. И я всегда говорил, что по лицу можно понять биографию, происхождение, характер. И оно должно соответствовать той, или иной фигуре. Видишь фотографии, кинохронику — запоминаешь. И уже думаешь, какое лицо нужно. Именно характер. И получается живой человек. Ты же рисуешь живого человека. После каждой крупной войны лица меняются кардинально. Сейчас у нас не те лица, которые были у людей в Великую Отечественную и до неё. В Первую Мировую тоже были совсем отличные. Сама антропология иная. Войны ведь выкашивали целые поколения. Увидишь в хронике лицо, оно промелькнёт, и хочется его сохранить… А вот интересно, что когда сделали серию книг по коллаборационистам, Сергей Дробязко рассказывал, как он опубликовал фотографию азербайджанских легионеров в Италии, или во Франции. И ему написал человек из Азербайджана, который сказал, что нашёл деда. Он увлекается историей, купил эту книжку, а бабушка случайно увидела фото и узнала мужа. Они думали, что он пропал без вести. А оказалось, что попал в плен и его отправили в Европу в азербайджанский легион.
А.С.: А никогда не приходилось слышать фразу «Я так вижу», которой можно кого-то поставить на место.
А.К.: Не совсем. Я всегда говорю: «Я на данный момент так вижу». История — очень живая наука. Постоянно появляются новые артефакты, документы. У реконструкторов, кстати, есть неформальный сборник максим. И одна из них гласит, каким бы правильным не был твой комплект, но если появляется новый источник, новый документ, новая археология — будь готов его переделать полностью. Например, на Бородино все ребята поначалу себе сделали французские мундиры Бордена 1812 года. Они появились в начале года и, по логике, все думали, что к моменту похода на Россию всех обмундировали именно в них. А через десять лет обнаружилось, что мундиры-то ввели, но до этого была выдача, рассчитанная на пять лет. И по срокам носки они ещё донашивали старые мундиры, а эти новые получили только в 1813. Стояли стоны… Но что делать! Пришлось перешиваться. А там не одна сотня человек. И я так говорю, что мы делаем что-то и считаем это правильным на данный момент. Не нужно ждать пока соберешь всю информацию, чтобы опубликовать статью, сделать рисунок. Во многом задача материала показать, что известно сейчас. Появится новое — сделаешь ещё раз. А у кого-то может появится интерес к теме, и твоя работа будет фундаментом, от которого можно оттолкнуться. И новому исследователю не надо будет повторять твой путь. То же самое с лётчиками — я сделал статью, а Сашка Кибовский прочитал и загорелся этой темой. Начал копать. А интерес возник именно с моей статьи в «Цейхгаузе». В этом и задача — возбудить интерес. Чтобы человек начал копать глубже. И поэтому я спокойно отношусь к фразам «Каращук сделал неправильно». На тот момент делал на основе того, что было доступно. А сейчас мы знаем, что именно тогда не так было сделано. И можно переделать. И это нормально. История. Живая наука.
А.С.: А я вот что хотел спросить, как люди попадают в реконструкцию. Рисунки делают художники, но не каждый срывается, чтобы это прочувствовать. Да еще так плотно. Миша показывал фотографии. И это на них не Андрей Каращук, а человек оттуда. И русский партизан времён Великой Отечественной, и шотландец времён Крымской, и француз 1912 года, и немец Первой Мировой. Поразительно! Там куча разных людей!
А.К.: Я расскажу наглядную историю. С Мишей Шмаевичем учувствовали в страйкбольной игре, но даже там мы были реконструкторами, у нас было конкретное подразделение The Black Watch [3] — шотландский батальон, на такой-то период. И вот сидим мы у костра после боя, а реконструкция это же всё как алкоголь, как наркотик , и я говорю, что нам бы надо бы создать «Клуб анонимных реконструкторов», и начали вести разговоры как на собрании группы анонимных алкоголиков. И ребята из других клубов спрашивают:
— Что же это у Вас?
— Заседание «Клуб анонимных реконструкторов».
— А нам можно?
— Конечно.
— Заходи!
Садится парень:
— Здравствуйте, меня зовут Юра.
— Здравствуй, Юра! (хором).
— Я реконструктор.
— Вот и хорошо, что ты признал, что у тебя есть проблема. Ну, Юра, расскажи, как же ты стал реконструктором.
— Друзья мне предложили попробовать реконструкцию. Первый комплект дали бесплатно. Мне очень понравилось! Потом всё больше и больше, и чаще… Скоро я понял, что у меня все деньги стали уходить на реконструкцию. Я перестал понимать нормальных людей. Меня интересовала только история военного мундира.
Если с юмором. Но так оно и есть!
М.Т.: Профессиональная деформация!
А.К.: Как с алкоголизмом: нет бывших реконструкторов, есть реконструкторы, которые завязали. Но каждый потихонечку рефлексирует.
А.С.: Но это и для работы нужно.
А.К.: У меня — да! Я это воспринимаю, как творческие командировки. Здесь отличная атмосфера: что-то между пионерским лагерем, армией, Зарницей. Иногда просто накрывает. У меня был случай с реконструкцией Второй Мировой. С клубом «РККА» регулярно выходили на 9 мая, там и на технике, и атмосфера отличная, и с ветеранами могли пообщаться. И они, ветераны, когда видели нас, молодых ребят в форме, и нет при этом театральной атмосферы, казёнщины, сами молодели на глазах, и начинали рассказывать, про свою войну, настоящую, и видишь уже не этого старика, увешанного медалями, а того молодого парня! И они это чувствуют, вспоминают молодость. Был шикарный случай — открывался инженерный городок на Поклонной горе. Нас туда утром запустили. У меня был «Дегтярёв», мы заняли пулемётную ячейку, начали обустраиваться. Прорубили дополнительные амбразуры, расширили сектор основной, всё по уставу. Завешали вход из траншеи плащпалаточкой, сделали полочки, поставили котелки, кружки, фляги. Повесили фотографии Любови Орловой и Валентины Серовой. Я взял армейскую флягу со спиртом. Набрали пока можно было ходить два котелка воды. Хлебушек, сало, вода, фляга спирта. У меня есть фото, где я в ленялом драном ватнике с пилоткой набок. И тут к нам заглядывают ветераны, двое:
— Сынки, можно к вам?
— Заходи, отцы!
Мы так сразу по колодкам просчитали, а там, значит — ребята не тыловые — судя по гвардейской первой ленточке — «Слава», «Боевые заслуги», одна-две «Отваги», обязательно по «Отечке» и «Звёздочке». Хорошие наборчики. И они осмотрелись и нам:
— Хорошо вы тут устроились.
— Ну что, отцы, за Победу?
— Давай!
Я достаю армейскую кружку, наливаю, говорю:
— Спирт.
— Я понял.
— Скажите, когда хватит.
Лью, лью, лью. Он молчит. Налил полную кружку. Он её берет и не спеша и солидно выпивает. Я ему протягиваю котелок с водой. Он, как в фильме «В бой идут одни старики», отодвинул. Взял кусочек хлеба, чуть-чуть сальца. Закусил. И второй также. И всё — мы остались без спирта. Ни единый мускул не дрогнул на лице. Ветераны расслабились, закурили, пошёл разговор про войну, как воевали, где воевали. И ту в ходе беседы случился момент, что я обомлел. Я понял, ради чего выхожу в форме. Дед приложился к «Дегтярёву», попробовал щелкнуть и спросил:
-А что он у тебя не работает?
— Как, работает!
— На курок нажимаю, щелчка нет, спуск не работает.
— А Вы предохранитель нажали спусковой?
— Какой?
— Да вот же кнопочка!
— Как бы знать тогда, в 41-м…. Я из-за этого друга потерял…
Мы сразу ушки на макушки. Остатки спирта ему вылили. Он рассказывает:
— В 41-м году, в августе, был контужен и в плен взяли. И засунули в сарай. Лето, жарища. Немцы вповалку вокруг на траве, охраны почти нет. Поняли, если сейчас, в первую ночь не сбежим — потом не получится. Ногами выдавили доску — там типа курятника было — выползли. На телеге было собранное советское оружие. Я взял «Дегтярёв», а друг — ППШ. Там рядом была речка, побежали туда. Договорились, что поскольку я с «Дегтярёвым», который бьёт дальше — я переплыву на тот берег, а друг будет прикрывать с ППШ. А я уже с того берега буду его прикрывать из пулемёта. Немцы чухнулись, я переплыл уже. Слышу, друг начал стрелять. Я передёргиваю «Дегтярёв», нажимаю — выстрела нет. Передёргиваю, патрон вылетает — выстрела снова нет. Думаю, что заклинило. Друг замолчал, перестал стрелять… Я лежу бессильной от злобы и обиды , что друга потерял…И только сейчас узнал про эту кнопку.
Спрашиваю:
— Ну а как же?
— Я в 41-м призвался, месяц подготовки с винтовкой. На фронт и почти в первом бою — в плен. Чего я знал? Потом всю войну с винтовкой и ППШ. И «Дегтярёв» в руки не брал, диски только подносил, ни разу не стрелял и про кнопку эту не знал. Вы сейчас мне только и показали…
А.С.: История…
А.К.: Да. И вот такие истории ветеран на собрании, или празднике не будет рассказывать.
М.Т.: Случай!
А.К.: А только в такой обстановке они и могут раскрыться. Молодеют сразу. Особенно, если хорошо, антуражно мы среду того времени создали. Переносится в то время. А им проще — им достаточно вспомнить. И ты сразу понимаешь, кто войну выиграл. Такие шпанистые и бандюганистые ребята. Ради этого я, во многом, и езжу на реконструкцию. Хотя сейчас ветеранов почти и не осталось…
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Адольф фон Менцель (нем. Adolph Friedrich Erdmann von Menzel; 8 декабря 1815, Бреслау — 9 февраля 1905, Берлин) — немецкий художник, один из лидеров романтического историзма.
[2] Майк Чаппел — Майкл Джон Уильям Чэппелл (Michael John William Chappel, родился 14 сентября 1934 года ), английский историк и иллюстратор военных книг.
[3] The Black Watch, 3rd Battalion, Royal Regiment of Scotland (3 SCOTS) is an infantry battalion of the Royal Regiment of Scotland. The regiment was created as part of the Childers Reforms in 1881, when the 42nd (Royal Highland) Regiment of Foot (The Black Watch) was amalgamated with the 73rd (Perthshire) Regiment of Foot. It was known as The Black Watch (Royal Highlanders) from 1881 to 1931 and The Black Watch (Royal Highland Regiment) from 1931 to 2006. Part of the Scottish Division, it was the senior regiment of Highlanders.
_________________
Также рекомендуем беседы с нашими друзьями, известными художниками
Андрей Каращук. Я — рисовальщик! Часть 2 [О фалеристике]
Андрей Каращук. Я — рисовальщик! Часть 3
Темников сначала рисует лошадь, а потом всё остальное вокруг
_________________
