Открытие в Строгановском дворце Русского музея выставки «Он победил и время, и пространство», посвящённой 225-летию со дня рождения А.С. Пушкина, предоставляет повод обратиться к биографии графа Александра Григорьевича Строганова (1795-1891), который до настоящего времени был обделён вниманием историков, несмотря на наличие в его биографии крайне любопытных фактов, обогащающих, к примеру, наше представление о русско-немецких и русско-британских литературных связях в XIX веке. Дополнительный интерес к этой забытой фигуре российской истории даёт недавний спор по поводу личности генерала, изображённого на портрете И.Н. Крамского из частного собрания Москвы (см. публикацию Один Строганов из двух возможных).
Портрет графа А.Г. Строганова (1795–1891) на фоне Пушкина
Напомним, что тогда мы сравнивали портреты родных братьев – графов С.Г. Строганова (1794-1882) и А.Г. Строганова. Однако, если первому из них, коллекционеру и педагогу, посвящено весьма значительное число публикаций, хотя они ещё далеко не полностью представляют этого вельможу,[1] то герою этой статьи, как было отмечено ровно сто лет назад, не посчастливилось найти себе биографа,[2] в том числе по его собственной вине.
Скандальная фраза родственника
«Граф Строганов, полувторя сестре, которая им командует, отзывался о Пушкине как о рифмоплëте. Он говорит, что после поединка ездил в дом раненого Пушкина и увидел там такие разбойничьи лица и такую сволочь, что предупредил отца туда больше не ездить» – такая реплика графа А.Г. Строганова, якобы произнесённая им в дни смертельной болезни поэта и помещённая в Записные книжки П.И. Бартенева,[3] впоследствии оказалась широко известна и продолжает постоянно цитироваться без развёрнутой характеристики личности автора и, главное, как один из основополагающих фактов, поддерживающую концепцию отрицательного отношения к Пушкину Строгановых-родственников, то есть не только самого Александра Григорьевича, но и его мачехи, графини Юлии Павловны, а также отца Григория Александровича, известного своими частыми встречами с бароном Геккереном, важнейшего участника «пушкинской драмы». Из приведённой цитаты также следует, что «старый Строганов» бывал, по крайней мере, в январские дни 1837 года, в квартире поэта, которого, как известно, в печальные дни посещала и Юлия Павловна, супруга графа. Её поведение характеризуется таким словом как шпионаж.[4]. Не удивительно, что А. Ахматова в своём проникновенном эссе о Пушкине, цитата из которого использована в названии выставки Русского музея, применила по отношению к вельможам презрительное словечко «родственнички». Указанная концепция более всего, конечно, имеет отношение к событиям 1836-1837 годов и, разумеется, достигла апогея своего развития в советское время, когда исчезнувшие из общественного поля Строгановы (последний мужчина рода скончался в 1923 году) клеймились, за отдельным исключением, как «крепостники-эксплуататоры», а некогда опальный поэт тогда представлялся победителем «придворной черни».[5]
Исключением из общего ряда Строгановых был именно Александр Григорьевич, который сразу в двух забытых статьях 1930-х годов представал «человеком декабристских настроений»,[6] что позволяет задуматься над характеристикой сложной личности и необходимостью обширного комментария к его высказыванию 1837 года, которое подкрепили нашумевший отказ графа в 1886 году (!) жертвовать на одесский памятник Пушкину, ссылаясь на его стихотворение «Кинжал» 1821 года[7] (подробнее об этом событии ниже), и ставшая широко известной уничтожающая характеристика С.М. Соловьева в его «Записках». Историк сообщал: «А.Г. Строганов, бывший министр внутренних дел, принужденный оставить должность по неудовольствию императора, служил страшным примером, какие люди в России в царствование Николая I могли достигнуть высших ступеней служебной лестницы… Александр Григорьевич был честен, неспособен брать взятки, имея ум чрезвычайно поверхностный, мечтал, что обладает способностями государственного человека и не знал границ своей умственной дерзости; с важностью выкладывая какую-нибудь нелепую мысль, и старался ею озадачить…”.[8] Хотя личность графа, несомненно, интриговала пушкиноведов женитьбой на Н.В. Кочубей, историков книг — судьбой интересной библиотекой, знатоков государственного управления — бюрократической карьерой, как уже было сказано. Биография этого представителя рода никогда не была предметом специального исследования. Попытаемся соединить все разрозненные факты для опыта такой работы, коль скоро выставка, проводимая в Строгановском дворце, актуализировала эту тему. Попробуем создать психологический и умственный портрет вельможи, который может, например, помочь понять, насколько типична была для него фраза 1837 года, с которой мы начали свой рассказ, и насколько возможной была его фраза 1886 года. Начнём с уточнения степени родства между Пушкиным и Строгановыми вместе с установлением конкретной ветви династии, между которыми это родство существовало, коль скоро к концу XVIII века линий было две — московская (баронская) и петербургская (графская), а характер их взаимоотношений с поэтом был различным.
А.С. Пушкин после женитьбы на Н.Н. Гончаровой оказался родственником Строгановым, но только по московской ветви, берущей начало от барона Николая Григорьевича, один сыновей которого, Александр, женился на Е.А. Загряжской. Эта линия Строгановых стала графской только в 1826 году будучи, в силу ряда причин, менее богатой, успешной и известной, нежели «петербургская», главный представитель которой, да и всего рода, образец для подражания, меценат и коллекционер Александр Сергеевич Строганов уже в 1761 году стал графом. В 1811 году он ушёл из жизни, что послужило началом чёрной полосы и даже вымиранию этой ветви: в 1817 году скончался Павел Александрович, единственный сын, а в 1814 погиб, едва ли не на глазах отца, единственный внук Александр. Именно этого 19-летнего юнца выбрала по выражению Пушкина «жница роковая», при том, что в войне участвовали четверо Строгановых, в том числе его ровесники и кузены, упомянутые выше, Александр и Сергей Григорьевичи — двое из пяти сыновей знаменитого дипломата Григория Александровича. Одному из этих молодых людей было суждено заместить ушедшего героя и стать преемником славы Александра Сергеевича, поддерживаемой его невесткой графиней Софьей Владимировной, соответственно супругой и матерью Павла Александровича и Александра Павловича.
Следует подчеркнуть, что интересующий нас барон Александр Григорьевич находился на более близком «генеалогическом расстоянии» к семье Пушкина, чем к графам Строгановым. Четырëхюродное родство связывало его с погибшим тёзкой и героем, и троюродное с Н.Н. Гончаровой, родившейся в Загрядчино (Кариане) – тамбовском имении Загряжских, ставшим позже строгановским, но не ставшим «свадебным призом» Александра Григорьевича. Наталья Ивановна Загряжская, мать супруги поэта, приходилась племянницей упомянутой выше Елизавете Александровне Загряжской (1746-1831), в свою очередь жене барона Александра Николаевича Строганова (1740-1789), генералу и участнику турецкой войны. Не удивительно в связи с этим, что его сын, урождённый барон, но тогда уже, в момент заключения брачного союза Пушкина, в 1831 году, граф, Григорий Александрович, принимал самое деятельное участие сначала в разрешении конфликта между поэтом и Дантесом, а затем в похоронах первого из них. Ранее он поочерёдно с внуком и тёзкой генерала, графом Александром, на правах родственника посещал квартиру поэта накануне его кончины. Пушкин попал в поле зрения Строганова-дипломата ранее женитьбы в связи с расследованием в 1828 году истории о публикации «Гаврилиады» и тогда подписал решение об установлении негласного надзора за неблагонадёжным поэтом, вскоре ставшим членом семьи.
Драматические события семьи «знатных Строгановых» волновали Пушкина, историка и литератора, куда больше, нежели обстоятельства жизни Строгановых-родственников. Ранее они заинтересовали его английского кумира Байрона, который в «Дон Жуане», ставшем первым романом в стихах, упомянул Григория как знаменитого любовника, а его отца Александра Николаевича как замечательного воина. И, кроме того, фамилия Строганов, выводимая Байроном от strong (энергичный, сильный, резкий, решительный[9]), была использована английским романтиком при перечислении возможных кандидатов на роль нового фаворита императрицы Екатерины II после смерти Александра Ланского:
Вполне понятно, что могли дрожать
Мамонов, Строганов и всякий «ов»,
Что в сердце, столь вместительном, опять
Найдёт приют внезапная любовь,
А это не могло не повлиять
На выдачу чинов и орденов
Тому счастливцу, чьë благополучие,
Как выражались, «находилось в случае».
Значительный отрезок XIX века упоминание в российском обществе Александра Сергеевича служило, судя по всему, отсылкой, прежде всего, к Строганову, президенту Императорской Академии художеств, главному директору Императорской Публичной библиотеки, покровителю художников и литераторов. Но затем, вплоть до настоящего времени «главный Александр Сергеевич» нашего сознания, бесспорно, это, конечно, Пушкин. Выставка, посвящённая поэту, проходящая в графском доме, создаёт любопытную коллизию восхождения и признания неизвестного литератора, слава которого затмила интерес к вельможам, которое его привечали два века назад только как протеже его дяди В.Л. Пушкина.
Гибель кузена и тёзки
Как уже говорилось, в 1817 году скончался граф Павел Александрович Строганов, на тот момент единственный представитель рода с подобным достоинством. Именно к нему девять лет спустя мысленно обратился Пушкин при создании шестой главы «Евгения Онегина». Размышляя над описанием дуэли Ленского и Онегина и пытаясь понять чувства потери сына, литератор вспомнил ужасную гибель Александра Павловича в 1814 году, которая была актуализирована для российского общества в 1820 году его матерью графиней Софьей Владимировной. Прежде чем привести строки поэта скажем, что, благодаря даме и её связям, важность этого «строгановского события» оказалась столь высока, что и иные российские сочинители, не только Пушкин, побуждаемые, как и художники, вероятно, графиней, отозвались на него печальными строками.[10]
Уже в 1814 году М.Е. Лобанов, поэт, драматург и прозаик, служивший в Императорской Публичной библиотеке, написал «Элегию на смерть графа Александра Павловича», опубликованную в журнале «Сын Отечества».[11] В сочинении найдём такие строки:
Пал Строганов, смерти пожатый серпом!
А также:
Скажи от нас деду, что сетуют Музы
И им вознесённый сиротствует храм.
Здесь, разумеется, имеется в виду граф А.С. Строганов и построенный им Казанский собор. Для этого сочинения, возможно, по заказу семьи О. Кипренский (в двух вариантах), Ф. Толстой и Е. Корнеев (ГРМ)[12], а также не установленный художник (ГИМ), создали так называемые виньеты (предваряющие рисунки)[13].
Поминальные стихи, кроме Лобанова, написали также С.Н. Глинка и Н. Гнедич, причём строки последнего вспомнил, и использовал в своей статье, обозреватель ежегодной выставки 1820 году в Императорской Академии художеств, где был представлен мраморный бюст Александра-воина, оказавшийся затем в Марьино – усадьбе С.В. Строгановой к юго-западу от Петербурга, отчасти носившей мемориальный характер. Скульптура В.И. Демут-Малиновского, завершила работу, начатую ещё в первом десятилетии XIX века Л.-М. Гишаром, который по воле А.С. Строганова исполнял портреты двух его юных тëзок – внука и сына А.Н. Воронихина, но оставивший изображение графа только в гипсе. Новая, мраморная, скульптура была задумана, судя по всему, для комнат в невском доме Строгановых, принадлежавших семье князя В.С. Голицына, второго зятя Софьи Владимировны.
Статья 2022 года «Устройство вдовы» помогла внести важный новый штрих в историю скульптурного портрета А.П. Строганова. Ожидайте специальной публикации на эту тему в ближайшее время.
Соединившись со стихами Гнедича в год 25-летия героя, и спустя шесть лет после трагедии, произведение искусства спровоцировало новую панихиду, наподобие того события, что сопровождало ранее показ посмертного портрета А.С. Строганова кисти А. Варнека на аналогичной выставке 1814 года, три года после кончины вельможи (и то, и другое было устроено Софьей Владимировной для прославления семьи мужа). Таким образом работа Пушкина попала в контекст творчества других авторов, усилия которых он в известном смысле венчал (можно даже обнаружить отсылку к Лобанову). Начинающий стихотворец, возможно, в благодарность за поддержку в период дебюта, отдал дань постепенно забываемой семейной трагедии Отечественной войны.
В 1820 году Пушкин отправился на юг, посетителем выставки в Академии художеств быть не мог, но эхо её «строгановского события», например, через журнал «Сын Отечества» [14], вполне могло затронуть поэта именно тогда (если в 1814 он еще был слишком юн и упустил из виду яркий эпизод событий). Впрочем, Александр Сергеевич мог узнать о работе над проектом из первых уст, ибо бывал в доме Софьи Владимировны. В письме к Платону Яковлеву, сочиненном Владимиром Апраксиным, приятелем и родственником графа А.П. Строганова, от 16 января 1819 год написано: «Гнедича вижу иногда у графини по вторникам и субботам за обедом, где также бывает Оленин, Плещеев и Пушкин, племянник Василия Львовича».[15] Известно, что графиня привечала в своём доме помимо упомянутого Гнедича, сочинявшего ей стихи,[16] также И.А. Крылова (о чëм особо поведал её домашний человек Н.М. Колмаков – едва ли не единственный наш информатор о династии[17]) и В.А. Жуковского, который в одном из вариантов «Певца» упоминал графа Павла Александровича, [18] а также следил за педагогической деятельностью Софьи Владимировны,[19] которая поместила в свой неизданный альбом гравюры Василия Андреевича с видами Павловска. Важно, что в тот момент для «большого света», в который в известной степени Александр Сергеевич-поэт так и не вошёл, он ещё был только племянником своего родственника и коллеги по литературного труду. Вряд ли разговоры за столом у Строгановой, едва снявшей траур по мужу, не касались и судьбы сына. До начала работы над «Евгением Онегиным» оставалось три года. В дальнейшем графиня продолжала следить за творчеством одного из своих гостей,[20] но он никогда для неё и, судя по всему, для графа Александра Григорьевича, не вышел за пределы «второго общества», под которым аристократия понимала литераторов, художников и средний класс.
Несмотря на то, что в творчестве поэта есть несколько строф, так или иначе относящимся к Строгановым, «главным» из них в связи с этим родом следует признать именно эти строки:
В сраженье смелым быть похвально,
Но кто не смел в наш храбрый век?
Всё дерзко бьётся, лжёт нахально.
Герой, будь прежде человек.
Чувствительность бывала в моде
И в нашей северной природе.
Когда горячая картечь
Главу сорвёт у друга с плеч,
Плачь, воин, не стыдить, плач … вольно
***
Но если Жница роковая
Окровавленная, слепая.
В огне, в дыму – в глазах отца
Сразит залётного птенца!
О, страх! О, горькое мгновенье
О, Строганов, когда твой сын
Упал, сражён, и ты один.
Забыл и Славу и сраженье
И предал славе ты чужой
Успех, ободренный тобой.
Речь во втором отрывке идёт о лаврах победы под Краоном, которая досталась графу М.С. Воронцову, а не Павлу Александровичу, который последующие три года, осознавая, что его военная карьера, и жизнь, подошли к финалу, мучительно думал над тем, кто из пяти племянников наиболее достойным образом унаследует художественный и исторический капитал династии. Его ставленником, предположим, был именно Александр Григорьевич, который в конечном итоге оказался между двумя полюсами притяжения — людьми разного социального положения с именем Александр Сергеевич. В 1810-е годы один из них здравствовал, набирая силы и ещё не задумываясь об известности, другой уже находился в бозе, но в ореоле славы, зафиксированной поэтами, например, Г.Р. Державиным. Скоро Александры Сергеевичи стали соперниками по известности не только личностей, но и адресов, которые находятся рядом: Мойка, 12 и Мойка, 46/Невский пр., 17.
Вторым из этих домов, а именно тем, где проходит настоящая выставка, с 1817 года распоряжалась, как уже давно очевидно, названная выше графиня С.В. Строганова, урождённая княжна Голицына, дочь Натальи Петровны, «Пиковой дамы». Грузное барочное здание у Полицейского моста, приютившее шесть поколений рода, было более древним, нежели дом этой же линии на углу с Михайловской улицей. Он формально был владением графини Н.П. Строгановой и именно с ним связаны события драматических 1836-1837 годов, в частности, обед по случаю свадьбы Дантеса и Е.Н. Гончаровой, поскольку здание в тот момент занимал барон Григорий Александрович. Учитывая, что Геккерн и его приёмный сын Дантес располагались в доме на углу главной улицы и Садовой, Данзас с Пушкиным с Пушкиным встречались перед дуэлью в кафе «Вольф и Беранже» у Полицейского моста и, наконец, необходимый для поединка «Магазин военных вещей» Алексея Куракина располагался в соседнем квартале, но на теневой стороне, Невский являлся «главной сценой» драмы знаменитой дуэли. [21]
Собеседник великих поэтов, владелец большой библиотеки
Софья Владимировна оказалась не только главой петербургской ветви Строгановой, будучи вдовой графа Павла Александровича, троюродного брата Григория Александровича, но и была владелицей семейного майората, что поставило харизматичную даму на первое место среди всего клана, ибо земельные владения обоих ветвей после 1817 года концентрировались в одних руках и в конечном итоге как залог выживания династии оказались в руках её старшего зятя. Возможно, только из-за своего вспыльчивого характера им не стал Александр Григорьевич. Располагая, пятью кандидатами (!) среди родственников,[22] именно этого своего племянника Павел Александрович взял с собой в последнее плавание на корабле «св. Меркурий», которое прервалось смертью главного пассажира близ Копенгагена в июне 1817 года. Этот факт, наряду с другими,[23] трактуется нами как главное указание на выбор преемника. Его каюту показал нам семейный художник Е. Есаков, изобразив барона с книгой в руке (ГРМ). В скором времени Александра, воспользовавшись, судя по всему, европейской славой отца, знаменитого, и своенравного, российского посла в Мадриде и Константинополе, познакомился с Байроном в Венеции (между 1816 и 1817 годами), ведя разговоры о российском деспотизме и самокритично описав себя того времени «как необузданного сорванца, который с величайшим равнодушием наслаждался жизнью и искусством ради того только, чтобы наслаждаться, не заботясь о расширении своих способностей и знаний». [24]
Обсуждая с английским собеседником творчество Гёте, барон вскоре, вместе с младшим братом Алексеем, отправился и к этой европейской знаменитости в Веймар уже после женитьбы. В 1823 году (?) Строганов имел с немецким гением весьма продолжительный разговор, судя по всему, занесённый им самим на бумагу и только в 1890 году, за год до смерти автора, опубликованный В. Бидерманом по загадочной копии текста с авторством «граф С.». [25] Таким образом, написание Пушкиным стихотворения «Кинжал», ставшее, как оказалось определяющим для восприятия тёзки родственника-поэта, попало на «период между Байроном и Гёте», во время которого бароном читались, судя по составу его библиотеки, также произведения Бомарше, Руссо, Вольтера, Мармонтеля, Беранже и Сент-Бева. Сочинение поэта относится к 1821 году и связано с убийством Августа Коцебу двумя годами ранее, но не только, как показал С.Н. Поварцов. [26] При жизни Пушкина произведение не могло быть напечатано, но оно получило широкое распространение в списках. [27] Скорее всего, сочинение быстро стало известно Строганову, любителю и знатоку поэзии, вскоре после создания. В его библиотеке мы находим прижизненные издания поэта («Братья разбойники», «Кавказский пленник», «Цыгане»).[28]
Как установил С. Дурылин, Александр Григорьевич поддерживал связи с Гёте до 1827 года на почве общего интереса к минералогии, которой увлекались и другие Строгановы, включая Александра Сергеевича и Сергея Григорьевича, брата и «счастливого» соперника нашего героя. В 1824-1844 годах Александр Григорьевич являлся президентом Императорского Санкт-Петербургского минералогического общества.[29] Кроме того, он, читавший на нескольких языках[30], оказался владельцем обширной библиотеки, которая впоследствии по его завещанию стала одним из важнейших культурных достояний Одессы,[31] а также главным индикатором личности её владельца. Во избежание продолжающейся путаницы следует сказать, что в Томск граф, совместно с братом, пожертвовал книжное собрание отца, которое включало в себя книги и других представителей рода. Оно ещё в 1800 году, в момент продажи дома на Английской набережной и накануне «скитаний» дипломата, назначалось Григорием Александровичем к продаже, а в 1870-е годы хранилось на складах Гостиного двора. В ситуации отъезда книг в Сибирь не обошлось без весёлой истории, которые, надо отметить, сопровождали весь жизненный путь вельможи. Про его жизнь «рассказывалось больше анекдотов, нежели правды».[32] Замечание тем более справедливо, что половину жизни этот Строганов прожил в остроумной Одессе.
Итак, «имеются сведения, что [граф] в конце 70-х годов XIX столетия, имел настроение продать … громадной ценности библиотеку петербургским антикварам и лишь совершенно случайно переменил своё первоначальное решение. Рассказывают, что за всё собрание, упакованное в более чем сто ящиков, граф назначил только 10.000 рублей, и, когда призванный торговец, тем не менее, захотел ознакомиться с покупаемыми книгами, разгневанный владелец попросил его удалиться и отказался от мысли продать библиотеку».[33] Хотя А.И. Милютин, автор публикации, допустил ряд неточностей, сообщая, например, что библиотека принадлежала Александру Григорьевичу и он пожертвовал её в Томск в 1880 году (а это не так), сам характер сцены вполне в духе нашего героя. К нему в 1875 году обратился В.М. Флоринский – медик и в ту пору профессор Казанского университета, а впоследствии одновременно попечитель Западно-Сибирского учебного округа и создатель Сибирского университета.
Учёный справедливо полагал, что учебное заведение, как и дом, не мыслимы без выдающегося книжного собрания. К встрече с «самодуром», как позднее определят графа, Флоринский блестящим образом подготовился. Сославшись на снабжение Строгановыми Ермака и предлагая их потомку сочувственно отнестись к «духовному покорению Сибири» профессор затронул правильную струну и добился успеха, правда, частичного, ибо на передачу книг требовалось ещё согласие Сергея Григорьевича, полученное в 1877 году. Условием благотворительной сделки была передача «редких рукописей, которые найдутся в ящиках, в Императорскую публичную библиотеку, а найденных фамильных бумаг и деловых документов отца А.Г. Строганову в Одессу». [34] Весной 1880 года 142 ящика прибыли в Томск. При разборе был обнаружен уникальный экземпляр «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, ранее принадлежавший Пушкину и тогда же, вместе с некоторыми другими раритетами, возвращённый на берега Невы (в настоящее время в Пушкинском доме). [35] В 1888 году Томский университет был открыт. Двумя годами ранее приключилась «кинжальная история».
Александр или Сергей
«Возвращение» А.Г. Строганова началось в 2007-2010 годах, когда появилось сразу несколько публикаций о нём [36] и характерно, что только в связи с библиотекой, которая окончательно была оценена по достоинству, в частности, в упомянутой выше статье В.С. Фельдмана. Основа «реабилитации» была заложена в 1920-1930-е О. Вайнштейном, С. Дурылиным, и М. Азадовским, назвавшим Александра Григорьевича «одним из самых блестящих представителей строгановского рода» при публикации материалов «Строгановской академии» барона А.С. Строганова, двоюродного брата Г.А. Строганова. В частности, увидели свет произведения владельца имения «Загрядчино» Ксавье де Местра, ещё одного родственника, литератора и художника. [37] Загадочный характер «гëтевского документа», над тайной происхождения которого успешно, на наш взгляд, трудился С. Дурылин, вероятно, воспрепятствовал широкой известности двух любопытных фактов из истории литературных связей России и Европы. Кроме того, время изучения Строгановых, труда о семействе которых не существовало до политических потрясений XX века, тогда ещё не пришло.
Не наступило это время и в 1982 году, когда М.П. Алексеев обратился к этому сюжету, подтвердив результаты исследования предшественника.[38] Но и тогда две встречи, ещё не соединенные с подробным описанием находящейся в Одессе библиотеки графа, не привлекли к себе большого внимания, поскольку не было биографии вельможи, а в дальнейшие годы, когда «крепостников» изучать уже было можно, оказались заслонены перечислением рутины скучного восхождения графа по военной и гражданской карьерной лестнице, прорываясь впрочем иногда указаниями на его эксцентричные поступки и суждения, которые приближали, но не создавали целостного портрета Строганова под гипнозом слов С.М. Соловьёва, который был не только одним из самых известных историков страны, но и домашним учителем детей вельможи в 1840-е годы.[39] Авторитет историка очень высок и любая публикация об его работодателе до сих пор не обходится без приведения столь категоричного мнения, которое мы привели в начале статьи. Надо полагать некая обида, практически неизбежная для гувернера, заставила Сергей Михайловича написать резкие и, очевидно, несправедливые слова. Мы можем только предположить, что конфликт возник из-за внимания Натальи Викторовны к католичеству, о котором Соловьёв информировал Сергея Григорьевича[40], и указать на пример другого знаменитого учёного – Ф.И. Буслаева, который будучи учителем детей графа С.Г. Строганова оказался оскорблен графиней Н.П. Строгановой, и потому выдал несколько семейных тайн династии на неопубликованных полностью до настоящего времени страницах своих «Записок о жизни».
Главным контраргументом Соловьёву является состав и степень изученности книг библиотеки графа. Уже О.Л. Вайншейн, первый её исследователь, сделал важный вывод: «непонятно как имея ум чрезвычайно поверхностный Строганов мог собрать огромную библиотеку и, более того, — прочитать значительную её часть, о чëм свидетельствуют пометы графа на полях многих книг.[41] Нам следует задать другой вопрос: как будучи очевидным либералом Александр Григорьевич мог столь болезненно реагировать в 1886 году на давнишнее стихотворение Пушкина, который уже был «прощён» и, более того, стал столпом российском нации (в том числе, памятником Опекушина)? Какие ещё свидетельства мировоззрения Строганова можно привести. В скором времени после Вайштейна М. Нечкина назвала графа «аристократом декабристских настроений», опубликовав его записку 1826 года по поводу волнений рабочих в Пермском крае. Александр Григорьевич «подчас говорит языком либерального дворянства… осмеливается употреблять слова «самовластие» и «тиранство», дерзко сравнивает положение рабочих с положением «негров африканских берегов» и каторжников».[42] Именно эта публикация открыла дорогу исследованию Дурылина и привело к восторгу Азадовского, отозвавшегося коротким панегириком, но только в XXI веке этого Строганова могла ожидать объективная оценка, данная на столь крепком фундаменте как библиотека. Собранные графом книги указывают на неизменность мыслей графа на протяжении жизни, в которую Пушкин, досадным образом не вписался. И потому все, не только Павел Александрович, наконец, увидели государственного человека широкого кругозора, биография которого отразилась в его книгах и теперь мы вновь, с этой оценкой, можем вернуться к событиям начала XIX века.
Какие достоинства были у Александра? Чем он мог прельстить графа дяди кроме имени и блестящего знания литературы? Магия имени много значила для династии.
Кроме того, вступив в лейб-гвардии артиллерийскую бригаду, барон, выпускник Института путей сообщения, участвовал в сражениях под Дрезденом (в этой битве сражалось четверо Строгановых, по двое от каждой линии), Кульмом и Лейпцигом, а также во взятии Парижа (в дальнейшем был связан с артиллерией, прослыв выдающимся математиком[43]). Сочетание трёх факторов – боевого пути, образованности и имени – явно могло расположить к этому кандидату Павла Александровича, когда он смертельно больной и обречëнный, мучительно искал в тот момент замену своему Александру. Один из племянников должен был стать графом, будущим владельцем дома у Полицейского моста, мужем старшей дочери Натальи и владельцем огромного строгановского майората.
Нераздельное имение действительно тогда же было учреждено, сохранив для нас строгановский дом на Невском проспекте, но распорядительницей его в результате «дамской революции» оказалась решительная графиня, наставляемая «Пиковой дамой». Ужасающая тяга мужчин к карточной игре вкупе с молодостью и горячностью Александра, возможно, заставила мать и бабушку погибшего тёзки не только взять бразды правления, но и «назначить» супругом Натальи, объявленной наследницей майората (!), другого бравого военного — барона Сергея Григорьевича, старшего брата Александра Григорьевича, которому пришлось довольствоваться положением дяди будущего Александра Сергеевича-второго, родившегося в 1818 году и первым соединившим две ветви династии. Возрастная разница между братьями, Александром и Сергеем, которые обозначались в документах как «Строганов 1» и «Строганов 2» была незначительной – один год. По свидетельству Соловьёва, у Александра и Сергея было «много сходного в голосе, постановке фразы». И боевой путь был схожим.[44] И рассудительный артиллерист кажется предпочтительнее лихого кавалериста. Но… Но не исключено, что имя Сергей более подходило для красоты решения – внук Александр Сергеевич кодировался славным именем предка. Так или иначе, выбор был сделан. Половинчатость решения состояло в том, что для Софьи и её матери со временем стала очевидна неспособность дочерей, в частности, Натальи к хозяйствованию, но они давали время повзрослеть Сергею, который стал владеть майоратом в 50 лет. Правда, подобная жёсткость в принятии решений, известная также на примере князя Д.В. Голицына, привела к грандиозному «строгановскому скандалу»: Ольга, самая младшая дочь Софьи Владимировны, сама избрала себе жениха, что, по мнению А. Глассе, дало повод Пушкину для сочинения «Метели».[45]
Супруг Наталии Кочубей
Александр Григорьевич, женился спустя три года после брата после возращения из Венеции. Его избранницей стала Н.В. Кочубей, дочь Виктора Павловича, едва вновь назначенного на пост министра внутренних дел — влиятельного вельможи и, что важно, «коллеги» П.А. Строганова по «Негласному комитету». Тогда же Кочубей затеял строительство своего дома на Фонтанке, близ которого, в храме Симеония и Анны, прошло венчание, а также поселились молодожёны – Литейный проспект, 22. Знакомство и встречи Наталии с будущим поэтом относятся к первым годам его пребывания в Лицее. Проводя летние месяцы вместе с родителями на даче в Царском Селе близ Екатерининского парка, графиня часто встречалась с лицеистами. Позднее в набросках к автобиографии под периодом «1813 год» Пушкин записал: «Гр. Кочубей». Возможно, ей посвящены стихотворения «Измены» (1815) и «Воспоминаньем упоенный» (1819).
П.К. Губер, в книге «Донжуанский список А.С. Пушкина», писал: «…Пушкин нашёл в своём чувстве к Н.В. Кочубей-Строгановой новый, обильный источник поэтического возбуждения, не иссякавший до 1828 г. С воспоминаниями о Наталии Викторовне, кроме «Полтавы», можно связать «Кавказского Пленника», «Бахчисарайский Фонтан».[46] «Пленника» находим в библиотеке её мужа, сопровождавшего Наталью во вновь пошитом мундире генерал-майора на первый бал, который Пушкин посетил вместе с молодой супругой и который состоялся в том самом доме графа В.П. Кочубея на Фонтанке 11 ноября 1831 года. Производство Строганова состоялось в октябре, в первой половине ноября в восьмой главе «Евгения Онегина» появляются строки, в которых, по мнению Плетнёва, поэт описал Наталья:
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал.
По мнению П.К. Губера, одной из причин, по которой современники и первые пушкинисты избегали говорить об отношениях Пушкина с Н.В. Кочубей, стало долголетие её мужа, при жизни которого упоминания об этом увлечении в печати были невозможны. Проследим кратко дальнейший путь героя, для которого в конце 1820-х наступило время реализации жизненной программы.
В 1829 году Александр Григорьевич начал службу в Преображенском лейб-гвардии полку и в том же году получил чин полковника.
Подавление польского восстания 1830 года и служба членом временного правления Царства Польского по управлению внутренними делами и полицией принесли графу генеральский чин. В период с января 1834 по 1836 год А.Г. Строганов был товарищем министра внутренних дел Российской империи, в 1836-1838 годах генерал-губернатором черниговским, харьковским и полтавским, с 1839 по 1841 годы управлял Министерством внутренних дел, которое ранее возглавлял его тесть и которому имел отношение его дядя Павел Александрович (товарищ министра Кочубея при учреждении министерств). Обоим нужна была медицина, для знаний в которой Строганов-младший в 1841—1844 годах зимой жил в Париже, оказавшись в возрасте 47 лет на студенческой скамье. Подобное решение удивило его первого биографа Вайнштейна, но причиной тому, помимо любопытства, ускоренное обучение в юности, которому помешала Отечественная война. Подобным образом действовал и Сергей – куратор Московского университета, посещавший занятия студентов. Особое внимание во Франции Александр Григорьевич также уделял теории государственного управления, организации сберегательных банков и железнодорожному сообщению; также интересовался правом в области фабричной промышленности. Вернувшись в Россию, служил в военном ведомстве в должности инспектора запасной артиллерии (1844—1855). В тот момент Сергей вступил в права владельца нераздельного имения, занимался его улучшением и, в частности, вступил в права владения Карианом (Загрядчино).
Последним из Загряжских, кто им распоряжался был Иван Александрович. Он помимо Натальи, матери Натальи Николаевны, и сына Александра, имел ещё двух дочерей – незамужнюю Екатерину, принимавшую активное участие в событиях последних месяцев жизни Пушкина, и Софью, в замужестве де Местр. Именно эти две дамы, тётки для поэта и троюродные сëстры для Г.А. Строганова, после смерти своего бездетного брата унаследовали владение на Тамбовщине, а затем Софья не случайно завещала его графу С.Г. Строганову. В 1852 году, за пять лет до смерти отца, вельможа вступил в права наследования. К тому моменту семейная жизнь Александра, который вскоре передал своё владение брату как главе майората, находилась вблизи (трагического) финала. К 1855 году, когда Кочубей умерла, в живых оставалось только двое из пяти их детей. В 1856 году скончался от чахотки средний сын – Виктор. Старший, Григорий, прославился скандальным романом с великой княгиней Марией Николаевной, что послужил, судя по всему, причиной переселения вдовца в Одессу, где спустя почти тридцать лет и случился ставший достоянием публики «пушкинский эпизод».
Знаком серьёзности отъезда графа из Петербурга было решение о перевозке библиотеки в Одессу, причём обязательно по морю, «ибо сухопутный извоз весьма вреден для столь драгоценных предметов как книги особенно в переплетах».[47] Тем же транспортом, кораблём, восемьдесят лет назад перевозил свои сокровища из Парижа граф А.С. Строганов. Любопытно, что книги были погружены в его доме «на Мойке у моста», что косвенно указывает на возможность проживания графа именно там в какой-то неизвестный нам период. Такое развитие событий кажется возможным в связи с тем, что его брат Сергей восстановил традицию проживания баронской линии в Москве и только в 1859 году «вернулся» в столицу, будучи назначенным на должность Попечителя Цесаревича великого князя Николая Александровича. Тем самым, становится возможным ещё один мотив «эмиграции» Александра в Одессу и приобретает характер пьесы «возвращение Пушкина» в дом, где некогда делал первые шаги его оппонент.
Среди уникальных изданий собрания Строганова есть полный комплект «Официального журнала Парижской коммуны» за все три месяца её существования. Высокие административные посты, занимаемые графом, и практически неограниченные материальные возможности, позволили ему собрать богатейшую коллекцию русской зарубежной подцензурной прессы. Особенно хорошо были представлены издания герценовской Вольной русской типографии, в частности, «Колокол», годовые комплекты которого с экслибрисом Строганова хранятся в Одесском областном архиве. [48]
Есть немало фактов странного равнодушия и явного нежелания помешать проникновению издания через одесский порт в Россию, хотя на страницах журнала вельможе доставалось несколько раз, [49] хотя он, находясь семь лет на посту генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии (1855-1862), способствовал основанию в Одессе университета, обогащенного впоследствии его библиотекой. 25 октября 1863 года в приморском городе был открыт мост через Карантинную балку, названный Строгановским. [50] Это событие было приурочено к 50-летию начала службы Первого почётного гражданина Одессы. Кроме того, в Одессе существует Строгановская улица.
Александр Григорьевич подобно предкам, причём обеих, графской и баронской ветвей, был известен не только своим широким кругозором, но и выдвигал либеральные идеи как чиновник. Возглавляя регион, входивший в так называемую «черту оседлости, граф Строганов в письме министру внутренних дел С.С. Ланскому высказался по еврейскому вопросу в Российской Империи следующим образом: учитывая положительный опыт европейских стран, российских граждан еврейской национальности следует полностью уравнять в правах с остальным населением Империи и снять все многочисленные ограничения, которые налагались на них с рождения. Он также опроверг антиеврейские предубеждения, господствовавшие в среде имперских сановников [51]. На фоне подобных фактов, которые приведены далеко не все, только ревностью, и непреодоленным предубеждением, наверное, можно оправдать отношение к графа к раннему произведению Пушкина.
Кинжал
Мы знаем, что к графу специально обращались за пожертвованием на монумент-фонтан Александру Сергеевичу на Приморском (Николаевском) бульваре, где граф проживал в доме № 2. Известно, что Строганов занимал этот дом с 1862 года, а в 1872 году здание для него перестраивалось тем самым архитектором Ф.В. Гонсиоровским, который десятилетием ранее завершал мост, названный в честь графа. [52] Любопытным образом в Одессе продолжилась традиция мостов династии, которые внесли свой вклад в её славу.
![Открытое письмо «Одесса. Бульвар [Николаевский (Приморский)]». Издательство Акционерного Общества Гранберг в Стокгольме. 1900-е. Графу А. Г. Строганову принадлежал двухэтажный дом слева от жёлтого](https://sammlung.ru/wp-content/uploads/2024/09/cavalryman-versus-gunner-5.jpg)
Забавная история стала достоянием общественности только в 1894 году, спустя три года после кончины графа, а приключилась в 1886 году, причём автор публикации, и посетитель графа, председатель Славянского комитета М.В. Шимановский, не преминул отметить место ожидания – «небольшую угловую комнату, обставленную сверху до низу полками с книгами».[53]
Отказ сопровождался такой тирадой: «Я кинжальщикам памятников не ставлю!… Я до этого ещё не дошёл!… Что же это такое — Пушкину памятник!… А?… Но что же полиция смотрит?… Что она делает?. Что-же это такое – Пушкину памятник! А ? … Подписка!… И кому?… Нет, я не могу допустить подобного образа действий… Нужно сообщить полиции…».[54] Очевидно, что визитëры, в отличие от М.В. Флоринского не подготовились подобающим образом к визиту, хотя и были наслышаны о характере хозяина. Не следует упускать из виду и того, что вместе с ним в Одессе проживала, и скончалась едва ли не синхронно, сестра[55] Идалия (Полетика), чья роль в истории знаменитой дуэли признаëтся неприглядной.
Годом спустя, как будто стремясь дезавуировать инцидент, о котором он мог знать, Н.М. Колмаков, юрист и учитель внуков графини С.В. Строгановой, опубликовал в «Русской старине» поправки к своей большой статье «Дом и фамилия Строгоновых. 1752-1887», где посчитал нужным сообщить: «в среде графа Григория Александровича, состояли лучшие люди своего времени, в том числе и наш поэт А.С. Пушкин». [56] Сведения о встречах с поэтом, как справедливо решил Николай Маркович, в новых условиях украшали историю любого российского рода, даже Строгановых. 1887 был годом начала работ по установке памятника в Одессе.[57]
Ещё четыре года спустя, в год кончины Александра Григорьевича Cтроганова и за три года до публикации М.В. Шимановским рассказа об истории 1886 года, Колмаков, желая усилить эффект, добавил к напечатанному ранее: «На даче в Строгановском саду, направо с моста, на берегу, жил граф Григорий Александрович … Сам он был слепец. У них на даче, со стороны сада, на балконе, часто можно было видеть Александра Сергеевича, беседовавшего со стариком. Фигура графа Григория с седыми вьющимися волосами, в бархатном длиннополом чёрном сюртуке, с добродушной улыбкою, невольно останавливала внимание гулявших в саду. Особенно когда с ним был поэт. Пушкин считал старика Строганова своим другом, каковым граф себе и на деле выказал, когда Пушкин умер». [58]
Мыза Мандурова (Строгановская дача) на Выборгской стороне принадлежала С.В. Строгановой, которая предпочитала жить в Марьино. Известно, что графиня предоставляла в 1830-х годах свой дом родственникам. Поэтому весьма, вероятно, что там мог появляться и Григорий Александрович, который при жизни Пушкина ещё не был слепцом. Их встречи там наиболее возможны в 1833 и 1835 годах, когда семья поэта снимала дачу Миллера поблизости.
Мы знаем, что понятие «друг» использовал по отношению к графу Григорию Александровичу и Геккерн, голландский посланник в России. Его высказывания приводит, в частности, Семен Ласкин в книге «Вокруг дуэли».[59] Был ли Григорий Александрович, и его сын Александр, посредниками между сторонами конфликта, являясь родственником представителя «второго общества»? В настоящее время пушкиноведение идёт по пути отказа от некоторых штампов и заблуждений советского времени. Так, Г.М. Седова, автор книги «Ему было что защищать на Чёрной речке», признаёт правильность сути высказывания графа А.Г. Строганова о ситуации около квартиры Пушкина в январские дни 1837 года. Исследователь рисует нам картину собраний на Мойке разного рода людей, которые были возмущены засильем иностранцев. Однако дезавуирование обвинения вельможе в негативном отношении к поэту принципиально ничего не меняет в восприятии отвратительной формы его реплики и, главное, в сути отношений «Строгановы-Пушкин», оценка которых остаётся прежней. Седова указывает, что «несколько гостиных сделали из него [Пушкина] предмет своих партийных интересов и споров. Конечно, речь шла в первую очередь о гостиных графини Нессельроде, графа Строганова, княгини Белосельской-Белозерской». [60] Завершается этот фрагмент ссылкой на знаменитое сочинение П.Е. Щёголева: «При наличии в высшем обществе малого представления о гении Пушкина и его деятельности не надо удивляться, что только немногие окружали его смертный одр, в то время как нидерландское посольство атаковывалось обществом, выражавшем свою радость по поводу столь счастливого спасения элегантного молодого человека».[61] С этой сентенцией следует (по-прежнему) согласиться. Отношение сформировано в 1821 году и осталось неизменным вплоть до кончины.
Для графа Александра Григорьевича, едва ли не осведомлённого об отношениях литератора со своей будущей женой, Пушкин, предположим, остался проблемным родственником и опасным смутьяном, но не поэтом вплоть до правления императора Александра III. Именно по этой причине «Кинжал» затмевал для него другие строки Александра Сергеевича даже по прошествии лет, что и показала история с памятником. Не вызывает сомнения взрывной тип характера Строганова, унаследованный им, судя по всему, от отца. В своих эксцентричных поступках он превзошёл отца и брата Сергея, который также был резок и иногда прямолинеен. Среди подобных действий Александра, кроме уже перечисленных, утопление архива в Чёрном море.[62]
Уничтожение наследия может объяснить историю записки о встрече с Гёте и предположить отсутствие других ценных свидетельств о жизни вельможи, которые могли бы усилить положительные черты его образа, который остается эскизным. «Граф Строганов был оригинальный тип подлинного учёного самодура-аристократа. Обладая обширными познаниями, особенно по математике, он представлял сочетание редких противоречий: с одной стороны просвещённого администратора, с другой — грубияна» — это мнение Скальковского представляется наиболее точным.[63] Про грубость графа, которую продемонстрировала роковая фраза 1837 года, столь много навредившая Строганову в памяти потомков, также писал А.И. Герцен. «Одесскому гражданину» явно вредило чванство, которое воплощалось в странные формы в роде неподачи руки. [64] Человек-анекдот, человек-скандал, но в то же время честный интеллектуал и человеколюб — таковым следует видеть Александра Григорьевича, кумиром до конца жизни мог оставаться либеральный вельможа граф Александр Сергеевич Строганов, тип которого описал на примере его более мягкого по характеру брата Сергея историк С.М. Соловьёв. [65] Это было два апологета выдающегося предка, но кавалерист победил артиллериста на подступах к дому графини Софьи Владимировны, где проходит пушкинская выставка Русского музея 2024-2025 годов.
Сергей Кузнецов Изображения предоставлены автором
Примечания
[1] Мы определили вельможу как либерала в эпоху консерватизма (правление Николая I) и консерватора в период либерализма (правление Александра II) с влиятельным положением в начале правления императора Александра III. – Кузнецов С.О. Возвращение на Каму: опыт научной биографии графа С. Г. Строганова // Камский путь. Материалы Всероссийской научно-практической конференции («Строгановские чтения» — III). Часть 2. Усолье, Соликамск, 2009. С.4-17.
[2] Вайнштейн О.Л. Граф А.Г. Строганов у Францii 1842-1845 pp. // Бiблiологiчнi вicтi. 1924. № 3. С. 147
[3] Бартенев П. Русский архив. 1912. Т. 2. С.160
[4] Ласкин С.Б. Вокруг дуэли : Докум. повесть [о А. С. Пушкине]. СПб., 1993.
[5] Молок Ю. Пушкин в 1937 году. М., 2000. С.9-34
[6] Дурылин С. Аристократ декабристских настроений у Гете в Веймаре // Литературное наследство. 4-6. М., 1932. С.404-420; Нечкина М.В. Из истории рабочего движения эпохи декабристов // История пролетариата СССР. Сборник II. М., 1930. С.250-263
[7] Шимановский М.В. Граф А.Г. Строганов и граф М.Д. Толстой о А.С. Пушкине // Из прошлого Одессы. Сборник статей. Сост. Л.М. де Рибасом. Одесса, 1894. С. 145.
[8] Соловьев С.М. Записки // Сочинения. Книга XVIII. М., 1995. С. 577.
[9] Алексеев М.П. Байрон и русская дипломатия // Русско-английские литературные связи (XVIII век – первая половина XIX века). М., 1982. С. 405
[10] Иткина Е.И. Сюжет гибели графа А.П. Строганова в 1814 г. в поэзии и рисунке первой четверти XIX в. // Исторический музей – энциклопедия отечественной истории и культуры. Забелинские научные чтения – 2008. М., 2010. Автор справедливо предполагает, что привлеченные художники, например, принадлежали к кругу Строгановой, которая представляется заказчицей.
[11] Иткина Е.И. Ук. соч. С.256-257.
[12] О.А. Кипренский (1782-1836). К 200-летию со дня рождения. Графика. Л., 1990. № 241.
[13] Иткина Е. И. Ук. соч.
[14] Карпова Е.В. К атрибуции двух скульптурных портретов из усадьбы Марьино // Художественный вестник. 2008. № 1. C.19-24.
[15] Глассе А. «Внук княгини Голицыной». Материалы к «Пиковой даме». Часть 2 // Хозяева и гости усадьбы Вяземы. Материалы XIV Голицынских чтений. Большие Вяземы, 2007. С. 647.
[16] Рабинович М.Б. Стихотворение Гнедича, посвященное С. В. Строгановой // Пушкин и его время : исслед. и материалы : [сб. ст.]. Л., 1962. Вып. 1. Редкол.: М.М. Калаушин (отв. ред.) и др.. C.287-289.
[17]Колмаков Н.М. Рассказы об И.А. Крылове // Русский архив, 1865. М., 1866. Стб. 1319-1324.
[18]Кузнецов С.О. Не хуже Томона. Государственная, меценатская, собирательская деятельность рода Строгоновых в 1771-1817 гг. и формирование имперского облика С.-Петербурга. СПб., 2006. С. 403-406.
[19]Письма В.А. Жуковского к А.М. Тургеневу // Русский архив. 1892. Т. 76. С.366
[20] С.В. Строганова – Н.П. Строгановой: «Пушкин выпустил только что «Историю Пугачева»; по-моему, это плохо написано, с наивной простотой, безо всяких размышлений» // Пушкин в неизданной переписке современников. В кн.: Литературное наследство. 1952. Т. 58. С.116-117.
[21] См. также: Кузнецов С.О. Пушкин в Русском музее // «Oн победил и время и пространство». К 225-летию со дня рождения А.С. Пушкина. CПб., 2024. С. 10-15
[22] Николай (1793), Сергей (1794), Александр (1795), Алексей (1797) и даже Валентин (1801) годились в мужья старшей дочери Наталье (1796) и, кроме того, любопытным образом противостояли четырём дочерям Павла Александровича и Софьи Владимировны.
[23]Ряд книг троюродного дяди оказались в библиотеке Александра Григорьевича — Полевщикова Е.В. Рукописный каталог Одесской библиотеки А. Г. Строганова // История библиотек. Исследования, материалы, документы. Вып. 8. СПб., 2010. С. 246. Тот же автор указывает, что «граф с пристрастием следил за развитием революционного движения в России и заграницей», подкрепляя свое суждение перечислением изданий из его собрания, запрещенных цензурой.
[24] Дурылин. Ук. соч. С. 408.
[25] Цит. по: Дурылин. С. 404- 409.
[26] Поварцов С.Н. «Цареубийственный кинжал» (Пушкин и мотивы цареубийства в русской поэзии) // Вопросы литературы. 2001. №1. C. 88-116
https://voplit.ru/article/tsareubijstvennyj-kinzhal-pushkin-i-motivy-tsareubijstva-v-russkoj-poezii/ Дата обращения 09. 07. 2024
[27] В 1827 г. стихотворение всё-таки появилось, но скрывалось в другом произведении — в записках французского писателя Ансло «Шесть месяцев в России», изданных в Париже и Брюсселе. «Кинжал» был напечатан в прозаическом французском переводе.
[28] Фельдман В.С. Фонд А.Г. Строганова в научной библиотеке Одесского национального университета им/ И. И. Мечникова // Вicник Одеського Нацiонального университету. Серiя: Бiблioтекознавство, Бiблiотекознавство, Бiблioграфознавство, Книгознавство. 2007. № 4. С. 151.
[29] Этот факт важен для истории Минерального кабинета Строгановского дворца, в которой остается много белых пятен. Не исключено, что часть собрания была приобретена Александром Григорьевичем, если соображение о его пребывания в доме верны.
[30] Дурылин. Ук. соч. С. 414
[31]«18891 единиц книг и журналов на русском, французском, польском, немецком, латинском, английском языках (перечислены в порядке убывания количества названий). Основная масса книг на французском и русском языках, их почти поровну. Поражает исключительно малое число книг на английском языке. Тут, очевидно, сказались причуды Строганова, который терпеть не мог англичан, хотя язык знал, так как по воспоминаниям современников еженедельно приходил в Английский клуб и просматривал свежие газеты и журналы, прибывшие из Англии» — Фельдман В.С. Указ. соч.
[32] Дерибас А.М. Старая Одесса: исторические очерки и воспоминания. Одесса, 1990. С. 172.
[33] Милютин А.И. Библиотека гр. Строганова в Томском университете // Русский библиофил. 1914. № 2. C. 7.
[34] Колосова Г.И. Василий Маркович Флоринский – основатель библиотеки Томского университета. Томск, 2018. С.20-22.
[35] Колосова Г.И. Ук. соч. С. 32-36. Александр Николаевич Радищев. Путешествие из Петербурга в Сибирь. Электронная выставка. Раздел: Первое издание «Путешествия» (Николай Смирнов-Сокольский) https://radischev.lib.tomsk.ru/page/165/
[36] Полевщикова О.Л. Вайнштейн и изучение именных фондов научной библиотеки ОНУ им И.И. Мечникова в 1920-е гг. // Vіsnik Odes’kogo nacіonal’nogo unіversitetu. Serіya: Bіblіotekoznavstvo, bіblіografoznavstvo, knigoznavstvo. 2007. 12 (4). pp. 119–133.
[37] Азадовский М.К. Из неопубликованных материалов «Строгановской академии». Неопубликованные стихотворения Ксавье де Местра и Зинаиды Волконской // Литературное Наследство. Т.33-34. М., 1939
[38] Алексеев М.П. Ук. соч.
[39] Ранее на этой должности в 1837-1838 годах находился немецкий географ писатель и путешественник Иоганн Георг Коль (Köhl, Johann Georg. 1808 – 1878). Листов В.С. Пушкин: судьба коренного поэта // Болдино-Арзамас. 2012. С. 191.
[40] Соловьев С.М. Ук. соч. С. 591.
[41] Цит. по Полевщикова Е.В. Ук. соч. С. 248.
[42] Нечкина М. Ук. соч. С. 256
[43] Скальковский К.А. Из моря житейского. СПб., 1906. С. 76.
[44] С началом Отечественной войны, Сергей вступил в действующую армию, где отличился в ряде сражений; в 1812 году был произведён в подпоручики. Многие из воспитанников Института корпуса инженеров путей сообщения вернулись в него, чтобы окончить курс, но Сергей остался в армии и участвовал в заграничных походах русской армии. За отличие сражении под Лейпцигом в 1813 году был произведён в капитаны; в 1815 году был произведён в поручики гвардии с назначением адъютантом к генералу от кавалерии. В 1816 был произведён в штабс-ротмистры. В 1817 года был назначен адъютантом к начальнику Главного штаба генерал-лейтенанту князю П. М. Волконскому.
[45] Глассе А. Из чего сделалась «Метель» Пушкина // Новое литературное обозрение. М., 1995. № 14. С. 89-102.
[46] Губер П. Донжуанский список А.С. Пушкина. Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы. М., 2010. С. 214-232.
[47] Полевщикова Е.В. Ук. соч. С. 240.
[48] Фельдман В.С. Ук. соч. С.147.
[49] Боровой С.Я. «Колокол» и общественно-политическая жизнь Одессы в годы первой революционной ситуации». С. 194-206.
[50]Заслуга графа состояла в завершении долгой и важной для города стройки. Ещё в 1849 году был составлен проект на построение каменного моста через Карантинную балку в конце Греческой улицы.
[51] Гессен Ю.И. Попытка эмансипации евреев в России (по неизданным материалам) // Пережитое. Т. 1, СПб., 1910. С.158-162.
[52] Здание было построено в 1824 г. для Столыпиных по проекту архитектора Шаля. Пережило реконструкцию 1836 г. зодчего Торичелли, столь же важного для Одессы, как и Гонсиоровский. После кончины графа перешел на некоторое время П.В. Родзянко. Графиня Н.А. Строганова имела дочь Марию, которая вышла за него замуж в 1877 г. Незадолго до кончины старика супруги посетили родственника, оставив краткое воспоминание: «Мы остановились перед особняком из серого камня, смотрящим на Чёрное море. Несколько дюжих лакеев спешили встретить нас. Они были одеты в ливреи и были увешаны медалями. Поскольку прадедушка имел пристрастие ко всему военному, все его слуги были ветеранами. Старик ждал нас в своём кабинете, сидя в бархатном кресле с высокой спинкой. Он встал, чтобы встретить нас; несмотря на свои девяносто лет и рост более шести футов он держался прямо, у него была седая борода и пронзительные голубые глаза» — Tatteted banners. An Autobiography Colonel Paul Rodzianko. New-York, 1939.
[53] Шимановский М.В. Ук. соч. С. 145.
[54] Там же. С. 150-151.
[55]Дочь графа Г.А. Строганова «от одной француженки, гризетки или модистки» // Смирнова-Россет А.О. Воспоминания. Письма. М., Правда, 1990. С. 130.
[56] Н.К. Заметки и поправки. К статье: Дом и фамилия графов Строгановых // Русская старина. СПб., 1887. Т. 54. С. 562.
[57] В момент написания статьи в Одессе обсуждается снос памятника
[58] Очерки и воспоминания Н. М. Колмакова с 1816 г. // Русская старина. СПб., 1891. Т. 70 С. 671.
[59] Ласкин С.Б. Ук. соч.
[60] Седова Г.М. Седова Г.М. Ему было за что умирать у Черной речки. СПб., 2020. С. 361.
[61] Щеголев П.Е. Дуэль и смерть Пушкина. М., 1987. С. 366.
[62] Егоров (Конспаров) А. Из прожитого. Страницы прошлого. Одесса, 1913. Т. 2. С. 141.
[63] Скальковский Ук. соч.
[64] Головань В. А.Г. Строганов // https://vigolovan.livejournal.com/6359.html?ysclid=ltpqz3y78a440043633. Дата обращения 7 марта 2024 г.
[65] Соловьев С.М. Ук. соч. С. 544-549.
__________________
