Восемьдесят лет назад 6-го сентября 1937-го года родился Геннадий Шпаликов — Московский поэт, кинорежиссёр и сценарист. «А я иду, шагаю по Москве…» — совсем недавно знал каждый. Её пел Никита Михалков, подымающийся по эскалатору на метро Университет. Кинокартина «Я шагаю по Москве» была популярной у широкой аудитории. Картина «Коллеги» начинается в песни Шпаликова «Пароход белый-беленький»…
Москва Шпаликова — это особый город: дома, дороги, друзья, любовь… Неповторимо!.. От этого города нам остались только осколки.
Ах улицы, единственный приют,
Не для бездомных —
Для живущих в городе.
Мне улицы покоя не дают,
Они мои товарищи и вороги.
Мне кажется — не я по ним иду,
А подчиняюсь, двигаю ногами,
А улицы ведут меня, ведут,
По заданной единожды программе.
Программе переулков дорогих,
Намерений весёлых и благих.
У каждого свой город Город, ставший частью отдельного человека, где люди являлись основой города. Но прошло время и не стало той городской основы. И найти прошедшее всё сложнее.
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то рвану по следу —
Кто меня вернёт? —
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где — боже мой! —
Будет мама молодая
И отец живой.
Но прогулки по Москве ещё возможны. И они затягивают новые поколения. Центр, бульвары и, конечно же, Садовое кольцо.
Я вижу вас, я помню вас
И эту улицу ночную,
Когда повсюду свет погас,
А я по городу кочую.
Прощай, Садовое кольцо,
Я опускаюсь, опускаюсь
И на высокое крыльцо
Чужого дома поднимаюсь.
Чужие люди отворят
Чужие двери с недоверьем,
А мы отрежем и отмерим
И каждый вздох, и чуждый взгляд.
Прощай, Садовое кольцо,
Товарища родные плечи,
Я вижу строгое лицо,
Я слышу правильные речи.
А мы ни в чем не виноваты,
Мы постучались ночью к вам,
Как все бездомные солдаты,
Что просят крова по дворам.
Можно ли о Москве сказать также хорошо? Да и зачем, если есть Геннадий Шпаликов. И можно столь же лирично и по-московски путая и плутая, двигаться вперёд, также лирично смотреть на каждый день.
Солнцем обрызган целый мир,
Празднично блещет улица.
После
утренней тьмы
квартир
Люди стоят
и щурятся.
Сдвинься, попробуй, —
не хватит сил,
И у подъездов,
спросонок,
Город большой на мгновенье
застыл,
Зажмурившись,
как котёнок.
Геннадий Шпаликов — мы Вас помним!
(На Тверской памятная доска на здании, где жил Шпаликов — портрет не похож. Не жалуюсь и не выражаю чьё-то мнение, но не нравится.)
С уважением Алексей Сидельников и Редакция "SAMMLUNG / Коллекция"
Несколько наших любимых стихотворений Геннадия Шпаликова
(для себя, на память)
Ночью от холода бросит в дрожь,
А ветер подует лишь —
И крупными каплями падает дождь
С неба, а может — с крыш.
Звёзды мерцают и, как всегда,
Мигая, ведут разговор.
А может быть — каждая — не звезда,
А уличный светофор?
***
Я вижу вас, я помню вас
И эту улицу ночную,
Когда повсюду свет погас,
А я по городу кочую.
Прощай, Садовое кольцо,
Я опускаюсь, опускаюсь
И на высокое крыльцо
Чужого дома поднимаюсь.
Чужие люди отворят
Чужие двери с недоверьем,
А мы отрежем и отмерим
И каждый вздох, и чуждый взгляд.
Прощай, Садовое кольцо,
Товарища родные плечи,
Я вижу строгое лицо,
Я слышу правильные речи.
А мы ни в чём не виноваты,
Мы постучались ночью к вам,
Как те бездомные солдаты,
Что ищут крова по дворам.
***
В это серьёзно верил,
Возможно, от простоты.
Звонок неожиданный в двери.
Я открываю — ты!
Верить мне в это хочется,
А факты кричат: не верь!
Ведь чаще всего молочнице
Я открываю дверь.
***
Звон трамвая голосист и гулок,
Парк расцвечен точками огней,
Снова я пришёл на переулок —
Переулок юности моей.
Над асфальтом наклонились вязы,
Тенью скрыв дорожку мостовой.
Помню, как к девчонке сероглазой
Торопился я под выходной.
Как, промокнув под дождём весёлым,
За цветущий прятались каштан,
Девочка из сорок третьей школы
И до слёз смущенный мальчуган.
Мне хотелось слёз необычайных,
Клятву, что ли, дать или обет.
Этот дождь, короткий и случайный,
Стал причиной близости к тебе.
Знаю — случай ничего не значит.
Но сегодня поздно пожалел,
Что могло случиться всё иначе,
Если б дождь подольше прозвенел.
Звон трамвая голосист и гулок,
Парк расцвечен точками огней,
Снова я пришёл на переулок —
Переулок юности моей.
***
Я, ты знаешь, совсем не мелочный,
Но сегодня вдруг подсчитал,
Сколько мелочи и немелочи
В телефонных будках разменял.
Без особой грусти и без повода,
Бог с ним, как бы ни велик тот счёт,
Ведь каким, по сути, тонким проводом
Были связаны с тобою год.
Может, это свойственно влюблённым,
Но сегодня у себя спросил:
Есть ли на Печерске телефоны,
Из которых ей не позвонил.
У Никольской, кажется, последний —
Но его придётся поберечь,
Пусть и ненадёжный, но посредник
Всех свиданий и коротких встреч.
Поклоняюсь телефонной нити,
Пусть я с трубкою дрожал не раз.
И, товарищи, пожалуйста, скажите:
Мелочь есть? Я позвоню сейчас.
***
Москва сортировала поезда:
Товарные, военные, почтовые.
Нас увозили в дальние места,
Живыми оставались чтобы мы.
Для жизни дальней оставались жить,
Которая едва обозначалась,
Теперь — глаза в слезах, едва смежить,
За все начала, за все начала.
***
Остаётся во фляге
Невеликий запас,
И осенние флаги
Зажжены не про нас.
Вольным — вольная воля,
Ни о чём не грущу,
Вздохом в чистое поле
Я себя отпущу.
Но откуда на сердце
Вдруг такая тоска?
Жизнь уходит сквозь пальцы
Жёлтой горстью песка.
***
Поэтам следует печаль,
А жизни следует разлука.
Меня погладит по плечам
Строка твоя рукою друга.
И одиночество войдёт
Приемлемым, небезутешным,
Оно как бы полком потешным
Со мной по городу пройдёт.
Не говорить по вечерам
О чём-то непервостепенном,
Товарищами хвастать нам,
От суеты уединенным.
Никто из нас не Карамзин,
А был ли он, а было ль это —
Пруды, и девушки вблизи,
И благосклонные поэты.
***
Не принимай во мне участья
И не обманывай жильём,
Поскольку улица, отчасти,
Одна — спасение моё.
Я разучил её теченье,
Одолевая, обомлел,
Возможно, лучшего леченья
И не бывает на земле.
Пустые улицы раскручивал
Один или рука в руке,
Но ничего не помню лучшего
Ночного выхода к реке.
Когда в заброшенном проезде
Открылись вместо тупика
Большие зимние созвездья
И незамёрзшая река.
Всё было празднично и тихо
И в небесах, и на воде.
Я днём искал подобный выход,
И не нашёл его нигде.
***
Фотокарточки, фотографии,
Я смотрю беспрестанно на вас,
Послесловия, эпитафии –
Это хроника без прикрас.
То на улице, то на лестнице,
То ли вечером, то ли днём, –
И в каком же заснято месяце –
Ничего я не помню о нём.
Фотокарточка чёрно-белая,
А зима на дворе красна,
Ты апрельская, обалделая,
В полусне от того, что весна.
Ты глаза свои так расставила,
Улыбнулась бог весть чему, –
И работу свою оставила
Где-то – в Лондоне или в Крыму?
Нет, не в Лондоне, а на Пресне,
У Тишинского рынка стоишь.
Фотокарточка не воскреснет –
Это листик бумажный лишь.
Не тебя и снимали даже,
А осталось, осталось, вот –
Эта девочка у гаража,
Что лопатой колотит лёд.
***
На меня надвигается
По реке битый лёд.
На реке навигация,
На реке пароход.
Пароход белый-беленький,
Дым над красной трубой.
Мы по палубе бегали —
Целовались с тобой.
Пахнет палуба клевером,
Хорошо, как в лесу.
И бумажка приклеена
У тебя на носу.
Ах ты, палуба, палуба.
Ты меня раскачай,
Ты печаль мою, палуба,
Расколи о причал.
***
Людей теряют только раз
И, след теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.
А если он уходит днём,
Он всё равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернём,
Пока он площадь переходит.
Немедленно его вернём,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернём
И праздник для него устроим.
***
У деревни лают собаки,
Ночь повисла над водоёмом,
И костёр на воде — как факел
С жёлто-огненным окоёмом.
Здесь задумчивый лес толпится,
Здесь смолою пропитан воздух,
А захочешь воды напиться —
В котелке заплескают звёзды.
***
На скамейке аэродрома, —
Я — дома.
Домодедово — тоже дом.
А чужие квартиры — лиры,
И скамейки — они квартиры,
Замечательные притом.
Я обожаю пропадать,
В дома чужие попадать,
С полузнакомыми сидеть,
В их лица праздные глядеть.
Скамейки бывают печальные,
Зелёные, снежные, спальные.
Скамейки бывают из кожи, —
Из кожи — они подороже.
Скамейки бывают из жести, —
Но тело и душу уместят.
В Домодедово — красиво,
Домодедову — спасибо.
***
Всё неслышней и всё бестолковей
Дни мои потянулись теперь.
Успокойся, а я-то спокоен,
Не пристану к тебе, как репей.
Не по мне эта мёртвая хватка,
Интересно, а что же по мне?
Что, московская ленинградка,
Посоветуешь поумней?
Забываю тебя, забываю,
Неохота тебя забывать,
И окно к тебе забиваю,
А не надо бы забивать.
Всё давно происходит помимо,
Неужели и вправду тогда
Чередой ежедневных поминок
Оборачиваются года?
***
Самолёты, как мороженые рыбы…
Шереметьево ночное, ты прости —
От полёта до полёта перерывы
Начинают удлиняться и расти.
Улетаю я всё реже, и всё реже,
Шереметьево, могу я передать
К самолётам удивление и нежность,
Удивление возможностью летать.
***
Колыханье живое свечи
(Электричество в доме погасло),
И прекрасно — давай помолчим,
Сдвинем рюмки — и это прекрасно.
Дорогая моя, как дела?
И какие заботы печалят?
Что забыла, а что отмела
И оставила за плечами?
***
Солнцем обрызган целый мир,
Празднично блещет улица.
После утренней тьмы квартир
Люди стоят и щурятся.
Сдвинься, попробуй, — не хватит сил,
И у подъездов, спросонок,
Город большой на мгновенье застыл,
Зажмурившись, как котёнок.
***
Мимозу продают у магазина,
Голуби в небе — не знаю чьи,
И радужно сияют от бензина
Лиловые московские ручьи.
***
Кончится, в конце концов,
И зима, а хочется
По зиме быть молодцом —
Мне во сне хохочется.
От весны до весны
Вижу я всё те же сны,
Я родился жить в апреле,
И дороги до апреля мне ясны.
Ох зима, ты зима,
Ты меня сведёшь с ума,
Деревянные заборы,
Заколочены дома.
— Где твой дом?
— За углом. Да ещё базар потом,
Да железная дорога, да ещё аэродром.
Говорю — отведу от тебя рукой беду,
Говорю — она не верит,
Говорит — домой пойду.
По снегу, по песку,
В бездомности и дома,
Несу свою тоску
По девочке с аэродрома.
***
Моя весёлость неуместна,
Но всё на самом деле так, –
Я узнаю свободно местность,
Где шаг за шагом – Пастернак.
Совпали зимние закаты,
Полями девушек следы,
«они их валенками вмяты,
от слободы до слободы…»
И улыбаюсь я невзросло,
А потому что за ручьём,
На самом деле, эти сосны
И я ладонью перечёл.
***
Городок провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
Ничего, что немцы в Польше,
Но сильна страна,
Через месяц — и не больше —
Кончится война.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
***
Бывают крылья у художников,
Портных и железнодорожников,
Но лишь художники открыли,
Как прорастают эти крылья.
А прорастают они так,
Из ничего, из ниоткуда.
Нет объяснения у чуда,
И я на это не мастак.
***
Стихи — какие там стихи?
Обыденность, я захлебнулся.
Как вечера мои тихи,
Я в дом родной издалека вернулся.
Мой дом родной — и не родной,
Родные, вы не обижайтесь
И не расспрашивать старайтесь,
Не вы, не вы тому виной.
Мой дом родной — и не родной,
Я узнаю твои приметы,
Опять встают передо мной
Твои заботы и предметы.
Я разговоры узнаю,
И слушаю — не удивляюсь,
И хоть душою удаляюсь
В квартиру старую мою.
Она была нехороша,
В ней странно всё перемешалось.
Она подобьем шалаша
В дому арбатском возвышалась.
Мы жили в этом шалаше —
Сначала вроде странно жили,
Хотя поссорились уже,
Но всё-таки ещё дружили.
Вся неумелость этих лет
И неустроенность уклада —
……………
За то благодарить не надо…
И жизнь поэта тяжела
И прозаична до предела,
И мечешься, как обалделый,
Чредою лет — одни дела.
***
Живу весёлым, то печальным
В квартале экспериментальном.
Горжусь я тем, что наши власти
На мне испытывают пластик.
А больше мне гордиться нечем,
Да я ничем и не горжусь —
Ем по утрам с картошкой лечо,
Воспоминаю и тружусь.
Труды приносят мне долги,
Отдохновенья не приносят.
Долги построились в полки,
Приказа ждут и крови просят.
Я к ним покорно выхожу
И руки кверху поднимаю,
Я их прекрасно понимаю,
Но выхода не нахожу.
Я говорю им — до утра.
Ну что вам стоит, подождите.
А утром я скажу — простите,
Я вас обманывал вчера.
***
Ни словом, ни делом
Ни в чем не виня,
Но что бы ты делала —
Вместо меня?
А что б получилось
Из этой тоски?
Вязала б, вязала,
Наверно, носки.
Красные, зелёные
Или даже белые…
Я носков не вяжу,
Ничего не делаю.
Я мараю по листу
И себя раскидываю,
Но давай начистоту
Я тебе завидую.
***
Ах улицы, единственный приют
Не для бездомных — для живущих в городе.
Мне улицы покоя не дают,
Они мои товарищи и вороги.
Мне кажется — не я по ним иду,
А, подчиняясь, двигаю ногами,
А улицы ведут меня, ведут
По заданной единожды программе,
Программе переулков дорогих,
Намерений весёлых и благих.
***
Какое блаженство, устав с дороги,
За день набродившись весенним лесом,
Вытянуть кверху тяжёлые ноги
Под полотняным дрожащим навесом.
Едва от смолистого дыма не плача,
Чай вскипятить в котелке пузатом,
Чтоб он получился горячий-горячий
И очень понравился нашим ребятам.
Закутаться после, кто чем попало,
Наружу повыставив сонные лица,
Воздухом леса, пьянящим и талым,
Мартовской ночью досыта напиться.
А утром — дым снова глаза повыел,
Смеясь, умывались мы розовым снегом,
Такие отчаянно молодые,
Как воины древности перед набегом.
Немного в памяти твёрдо осталось,
Но это — не скроет годов завеса,
Что мы совершенно не верим в старость.
Шатаясь весенним звенящим лесом.
***
Хоронят писателей мёртвых,
Живые идут в коридор.
Служителей бойкие метлы
Сметают иголки и сор.
Мне дух панихид неприятен,
Я в окна спокойно гляжу
И думаю — вот мой приятель,
Вот я в этом зале лежу.
Не сделавший и половины
Того, что мне сделать должно,
Ногами направлен к камину,
Оплакан детьми и женой.
Хоронят писателей мёртвых,
Живые идут в коридор.
Живые людей распростёртых
Выносят на каменный двор.
Ровесники друга выносят,
Суровость на лицах храня,
А это — выносят, выносят,-
Ребята выносят меня!
Гусиным или не гусиным
Бумагу до смерти марать,
Но только бы не грустили
И не научились хворать.
Но только бы мы не теряли
Живыми людей дорогих,
Обидами в них не стреляли,
Живыми любили бы их.
Ровесники, не умирайте.
***
Такой туман, и мост исчез.
Рукой прохожего узнаешь через дождь,
Когда над незнакомою рекой
По незнакомой улице идёшь.
Всё незнакомо, всё переменилось,
А час назад, до первых фонарей,
Всё тосковало,
Всё непогодой,
Слякотью томилось,-
И тьмы звало, и всё же становилось
И на душе и в небесах — смурней.
***
С паровозами и туманами
В набегающие поля
На свидания с дальними странами
Уезжаем и ты и я.
Уезжаем от мокрых улиц,
Безразличия чьих-то глаз,
Парусами странствий надулись
Носовые платки у нас.
Мы вернёмся, когда наскучит
Жизнь с медведями, без людей,
В город мокрый и самый лучший,
В город осени и дождей.
***
Меняют люди адреса,
Переезжают, расстаются,
Но лишь осенние леса
На белом свете остаются.
Останется не разговор
И не обиды — по привычке,
А поля сжатого простор,
Дорога лесом к электричке.
Меж дач пустых она вела,—
Достатка, славы, привилегий,
Телега нас обогнала,
И ехал парень на телеге.
Останется — наверняка —
В тумане белая река,
Туман её обворожил,
Костром на берегу украсил,
На воду бакен положил —
Движение обезопасил.
***
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое — сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю — кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой,-
В доме летняя еда,
А на улице — среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.
***
Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе,-
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.
Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют.
Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
***
Я к вам травою прорасту,
Попробую к вам дотянуться,
Как почка тянется к листу
Вся в ожидании проснуться.
Однажды утром зацвести,
Пока её никто не видит,
А уж на ней роса блестит
И сохнет, если солнце выйдет.
Оно восходит каждый раз
И согревает нашу землю,
И достигает ваших глаз,
А я ему уже не внемлю.
Не приоткроет мне оно
Опущенные тяжко веки,
И обо мне грустить смешно,
Как о реальном человеке.
А я — осенняя трава,
Летящие по ветру листья,
Но мысль об этом не нова,
Принадлежит к разряду истин.
Желанье вечное гнетёт,
Травой хотя бы сохраниться —
Она из мрака прорастёт
И к жизни присоединится.
***
Не смотри на будущее хмуро,
Горестно кивая головой…
Я сегодня стал литературой
Самой средней, очень рядовой.
Пусть моя строка другой заслонится,
Но благодарю судьбу свою
Я за право творческой бессоницы
И за счастье рядовых в строю.
***
ТЕЛЕФОН ЗА ГОРОДОМ
Как напоминанье горькой шутки,
А точнее — просто общей кары,
В перекошенной узкой будке
Телефон был подвешен старый.
Сколько раз я на нём вызванивал,
Убеждался, теряя терпенье:
Телефон — это только название
Одного большого мученья.
Но в науку, конечно, веря,
Наклонившись над трубкой снова,
Так кричал, что за тонкой дверью
Было слышно каждое слово.
Где находится наша квартира,
Как порядок мне нравится здешний,
Отдаление от внешнего мира
Получалось действительно внешним.
И пока мы живём на даче,
Будет это мучение длиться.
Представляешь теперь, что значит
Мне отсюда тебе дозвониться…
***
