Это довольно странное ощущение: видеть, что люди вокруг носят то, что ты придумал. Нет, понятно, что для Юдашкина или, там, для Дольче с его Габбаной такая история — дело привычное, но для нормального человека… где-то даже стресс. Практика показывает, что со временем и к этому привыкаешь (да, а кому сейчас легко?), но первый раз — настоящее боевое крещение. И кажется по наивности, что от того, как оно пройдёт, зависит очень многое. Судьба зависит. Как оно будет, какие чувства принесёт? Наполнится ли сердце гордостью и светлой радостью от верно пойманной и правильно реализованной мысли? Или будешь потом себя успокаивать, вспоминая премьер-министра, у которого на любой казус было свое оправдание? А потом, когда всё кончилось, переживаешь это наново — с другими мыслями. Если всё получилось, если ты скреативил как надо, и народу понравилось, то смотришь на плод трудов своих и ласкаешь претворённую в жизнь фантазию как преданную собаку, трущуюся теплой крепкой шеей о колено: «Молодец, всё правильно сделал». А если нет… Если не получилось, включаешь телевизор и слышишь успокоительное: «Хотели как лучше, получилось как всегда». Что ж… хотя бы не один такой.
Никто, кроме нас
Второе августа — праздник десантников! Поздравляем!
Я был в подобном состоянии — в буквальном смысле состоянии модельера перед показом новой коллекции — всего один раз в жизни. И публика у меня была… Дольче и Габбана вздрогнули бы. Не знаю, как Юдашкин. Говорят, он что-то делал для военных. Вот и я. Точнее, мы — нас было трое, тех, кто внезапно и на свой страх и риск решил обновить форму одежды военнослужащих 332-й школы прапорщиков воздушно-десантных войск. Дефиле такое мэтрам прет-а-порте тоже вряд ли снилось: торжественная церемония очередного выпуска курсантов этой самой школы.
Эта странная история, которую вполне можно было бы преподносить молодежи в качестве примера стратегии «если не думать о том, что это невозможно, то это запросто может произойти», случилась в середине девяностых в Москве. В маленьком замкадном районе Митино тогда располагалась школа прапорщиков ВДВ, в которой я занимал не слишком заметную, но местночтимую должность начальника финансовой службы. Девяностые годы — времена для военных отвратительные. Да и Митино в те годы был райончик тоже так себе. Когда мы туда пришли, он только начал застраиваться и представлял собой лежащие в строительной грязи два квартала многоэтажек — Митино-I и Митино-II. Оба выросли на пригорке у деревни (избы вперемешку с ближнеподмосковными дачами) вокруг то ли озера, то ли пруда. Школа пришла туда и встала на место зенитно-ракетного полка, «защищавшего небо советской столицы». Полк ушёл, оставив полуразрушенные казармы, почти целый штаб, никогда не мелевшее озеро мазута на склоне у Пятницкого шоссе и несколько курганов — бывших стартовых позиций батарей ПВО вокруг этой деревни. Курганы щерились в серое небо вертикально раскрытыми ртами ворот полутораметровой толщины, но ракетные зубы их уже были выбиты перестройкой и вывезены в дальние, и оттого недорогие, земли, а местные коммерсанты боролись за выкуп и переоборудование надежных бункеров в склады картошки и йогурта.
Почему я об этом так подробно рассказываю… Школа пришла из Литвы. Офицеры с жёнами, детьми, кошками и собаками первое время жили в казарме (кто попроще) и в штабе (штабные). Времени свободного, конечно, не было, но иногда выбирались погулять по окрестностям, провести рекогносцировку. Однажды, когда растаял снег и подсохла грязь, отправились семьями, как модно говорить у военных, на зелёнку («афганцы» в школе тоже были, но немного, однако слово «зелёнка» уже давно стало частью особого сленга десантников) — к митинскому озеру. Там я и услышал короткий диалог, запомнившийся на всю жизнь:
— Игорь, Игорёк, посмотри, красота-то какая!
— Да, Мариш… Как на картине. Вот туда пулемет поставить, а туда – двух автоматчиков в засаду. Ни одна сволочь не уйдёт…
Так тонко чувствовать мог, конечно, только прирождённый художник, и жизнь мою догадку подтвердила. Автором идеи о засаде и, как позже выяснилось, отличным рисовальщиком оказался тогда еще капитан Игорь Жушман, ставший моим соавтором в разработке эмблемы школы прапорщиков. Я рисовать не умел совсем (по-прежнему не умею и никогда не научусь), а его рука скользила по бумаге с лёгкостью настоящего мастера, вызывая у окружающих трепет и зависть. Впрочем, до холста и масла тогда ещё только предстояло дойти, так сказать, развиться эволюционным путём, и нам казалось, что путь этот будет прям и прост, как штык, и для нас, тогдашних военных, закономерен.
Первые шаги в реализации нашей жажды творчества мы совершили на пути усовершенствования собственного блика. Дело в том, что советская военная форма, которую мы все застали, была уныла, однообразна («проста в пошиве») и нефункциональна. Неудивительно поэтому, что особенностью большинства военнослужащих тех лет, да и, вероятно, служащих и сегодня, стало стремление хоть как-то внешне выделиться, подсознательное желание внешне выразить свою яркую индивидуальность, глубоко забитую внутрь требованиями Строевого устава. Отсюда и страсть к татуировкам («За ВДВ!»), и зависть к тельняшкам и беретам со стороны тех, кто не имел права их носить. Здесь же кроются корни дембельской вычурности белых кантов, аксельбантов и едва ли не эполет на псевдодесантной форме, особенно, если такой «дедок» два года таскал промасленную робу в каком-нибудь батальоне аэродромного обеспечения или в железнодорожных войсках и, только уволившись, получил право на возвращение на родину героя в лично придуманном элтонджоновском наряде.
В армию российскую мы шагнули с изменением цвета формы с защитного на оливковый, появлением камуфляжа и фуражек в стиле «аэродром» и таким обилием всяческой фурнитуры, что нам начали завидовать усатые представители армий мелких арабских государств и стран Латинской Америки. К взлётно-посадочной полосе «аэродрома» с лёгкостью цеплялась тогда вторая (!) кокарда с двуглавым орлом, которому, существуй он в природе, и в клетке было бы тесно. На грудь вешались загадочные ордена, ведомственные, департаментные и какие-то совсем уж особые, медали, знаки, значки и значочки. На крутые плечи один над одним нашивались шевроны, подпирающие погоны и затруднявшие сгибание руки в локте. Словом, ослабленная советским милитари-фэшн-воздержанием, и психика младороссийских военных торжествовала. В авангарде же новой моды шли те, кто и в советские времена чувствовал себя нищей, но гордой элитой вооружённых сил — мы, десантники: «Никто кроме нас!». На самом же деле, те символы и изображения, что мы носили в ту пору на себе, ещё за сто лет до указанных событий А.П. Чехов точно описал одной-единственной фразой из бессмертной «Чайки»: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя было видеть глазом,— словом, все…».
Сам я, переведённый в школу прапорщиков из Тульской дивизии, прибывший в столицу в камуфляже с нашитыми на все свободные участки формы скромными кентаврами с мечами (эмблема «туляков»), был глубоко потрясён разнообразием фауны, представленной приезжавшими для поступления со всех концов страны кандидатами в прапорщики. Мои человекообразные кони, глядя на это фантастическое поголовье, краснели до задних копыт и через месячишко предпочли убраться восвояси. Стало понятно, что единственный способ выделиться в этом зоопарке (причина всё та же!) — оставаться человеком, и надо отметить, что многие мои сослуживцы с таким подходом были согласны. И всё же… Нам, офицерам, жить с чистой формой было легче, но ведь с нами служили прапорщики, контрактники, солдаты-срочники. Это не считая тех, кто каждые полгода приезжал к нам поступать, чтобы через шесть месяцев уехать в войска, рассказывая о том, как невероятно круто было в легендарной школе прапорщиков, которую в прежние времена, в заграничной теперь Литве, пышно именовали «школой Абвера», а в Москве цинично нарекли «абортарием», снисходительно разъясняя тем, кто не понял: «Каждый полгода – выкидыш», имея в виду очередной выпуск курсантов. Престиж падал, мораль слабела, дисциплина трещала по швам, а значит, требовались нематериальные (ну хорошо — малобюджетные) способы повышения лояльности.
«Им надо чем-то гордиться те полгода, что они у нас, и это что-то должно быть осязаемым, но стоить недорого», — сформулировал я стратегию переустройства сознания курсантов, а тактический подход родился сам собой: шеврон школы на время обучения. Отлично. Плюс хороший, тяжёлый, металлический знак об окончании школы по выпуску. Дело оставалось за малым: найти деньги, а главное — единомышленников. Начинать в таких случаях лучше со второго, и вот тогда-то я рассказал о своей идее автору плана засады на митинском озере капитану Жушману и человеку с осторожным взглядом, но гибким разумом — начальнику клуба старшему лейтенанту Дердюку. Начальника школы в такие мелочи мы решили пока не посвящать — не полковничье это дело, картинки рисовать и о психологии подчинённых думать.
Функции между нами мы распределили быстро и просто. «Крышу» — военно-политическое обоснование создания отличительных знаков 332 ШП ВДВ готовил Валера Дердюк. Ему предстояло убедить своих замполитовских начальников, что курсант с шевроном на руке и прапорщик со знаком на груди будут любить Родину крепче, чем без оных. Учитывая, что большинство инициатив по продаже личному составу всяческих вымпелов и значков в стиле «Никто кроме нас!» и «Возьмем любые дали!» исходили именно от этой службы, у нас были не самые плохие шансы.
Рисовал эмблему и знак Игорь Жушман. Нависнув над мощным бицепсом художника и мастера рукопашного боя, мы энергично давали ему советы. «Велосипеды на вооружении в ВДВ не состоят, — решили мы, — изобретать не будем». Взяли за основу шеврона знак 45-го полка спецназа ВДВ, тем более, что кадры для него мы готовили тоже. Круглый шеврон. На чёрном поле по краю пустили двойной желтый кант, внутри которого по кругу разместили надпись белыми буквами: «ШКОЛА ПРАПОРЩИКОВ. ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНЫЕ ВОЙСКА». Белый парашют и золотые крылышки в середине круга оставили от спецназовской эмблемы, они присутствовали почти на всех знаках ВДВ — а как иначе? Зато оскаленного волка из 45-го полка выкинули. Пусть в лес смотрит! Вместо него вписали три гордые красные цифры: 332. Всё, готово! Получилось лапидарно, ясно и где-то даже элегантно. Теперь оставалось довести идею до абсолюта и создать на её основе нагрудный знак.
На некоторое время гениальная троица погрузилась в раздумья. Какое, собственно, образование даёт школа прапорщиков? «Хреновое», — сказал кто-то из нас, но мы тут же сами себя одернули, вполне обоснованно доказав друг другу, что образование не плохое, просто оно … утилитарное, профессиональное. Интересно, а у этой утилитарности есть аналог на «гражданке»? Есть — ПТУ. Да, с точки зрения престижа тоже не очень. Мы снова задумались. Хорошо, но мы же принимаем людей с уже имеющимся определенным уровнем образования? От среднего до высшего — это правда. И даем им очень специальное образование дополнительно… Мы переглянулись: «Точно, это техникум. Воздушно-десантный техникум». Никаких более внятных и увесистых аргументов в подтверждение нашей идеи мы искать не стали: нам нужен был прообраз знака, а не разбор учебной программы. Знак об окончании техникума советских времен мы помнили, и он нам нравился: шестиугольный, сужающийся книзу ромб синего цвета с белым кантом по периметру, известный в широких кругах фалеристических барышников как «гробик». Да, «гробик» — это как раз то, что необходимо нашим выпускникам.
На верхнюю часть его «крышки» мы возложили готовую, но слегка модернизированную нами, эмблему воздушно-десантных войск: бронзового цвета лаврово-дубовый венок с парашютом в центре с двумя транспортными самолетиками, отходящими от него по бокам, и щитком с цифрами 332 внизу. Под эмблемой, почти «в ногах», развернули выгнутую вверх такую же бронзовую растяжку «ШКОЛА прапорщиков». Значок получился — загляденье.
Продукт так понравился нам самим, что каждый из нас троих приложил потом максимум усилий, чтобы наши роскошные картинки перешли из одного «агрегатного состояния» в другое. Я пробивал финансирование на производство знаков, мои друзья искали возможности их изготовления и утверждения идеи наверху. Прошли месяцы, иногда казалось, что надежды уже нет, но всё-таки мы победили. Однажды все мы встали в строй с новыми шевронами, пришитыми на левый рукав, и смотрели, как выпускникам школы вместе с дипломами вручают придуманные нами нагрудные знаки. Наверно, кому-то они нравились, а кто-то предпочёл бы прицепить на мощную полосатую грудь оседлавшего орла скорпиона, но…
Мне кажется, что когда сам что-то придумываешь, главное, чтобы это очень нравилось тебе самому. А если это нечто пускают в производство, в печать, на конвейер, это, как минимум, значит одно: ты точно не сумасшедший. Потому что «это гриппом только вместе болеют. А с ума поодиночке сходят».
Знаки были не номерные. Но первые экземпляры из пришедших в школы мы, конечно, забрали себе на память. Шеврон давно уже не существующей Школы прапорщиков ВДВ на месте. Он до сих пор висит на плече чудом сохранившегося капитанского кителя, напоминая о временах, когда все было возможно — лишь бы очень хотелось.
Александр Куланов Изображения предоставлены автором
27 декабря 1908 года родился Василий Филиппович Маргелов (цикл фотографий про ВДВ Андрея Лобанова)
Марш-бросок Босния-Косово. 20 лет
__________________
