Победа у Молодей

in Реконструкция 5075 views

В наши дни людьми русского патриотического склада делается немало усилий, направленных к тому, чтобы поле великой битвы у Молодей 1572 года обрело статус мемориального – как, например, «поле воинской славы» на месте Бородинской битвы 1812 года. Это совершенно справедливо и правильно.

Но, думается, одного лишь названного действия недостаточно. Крайне недостаточно!  Там необходим величественный мемориальный комплекс, как в Парке Победы на Поклонной горе в Москве, нужен музей, храм-памятник, нужны ежегодные научные чтения и широкая программа археологического освоения поля. Не говоря уже о том, насколько необходимо (и давно назрело!) появление художественного фильма о событиях 1572 года а также целого ряда фильмов научно-популярных.

Победа у Молодей

и её значение для Русской истории

Молодинское сражение – одно из важнейших событий в истории России, его значение трудно переоценить.

Предыстория его вкратце такова.

Присоединение Казани и Астрахани к России сделало Крымское ханство её непримиримым противником. На южных рубежах России постоянно велись войны. Московским воеводам удавалось время от времени добиться серьёзных успехов в борьбе с крымцами. В 1555 году после долгого и тяжёлого сражения при Судьбищах крымцы не решились идти против основных сил русских и отступили. Позднее уже русские военачальники  добирались до самого Крыма. Во второй половине 1550-х сильные удары крымцам нанесли: сначала литовско-русский магнат князь Дмитрий Вишневецкий, а затем царский воевода Даниил Адашев, родной брат Алексея Адашева.

Однако сил для покорения южных степных районов и, тем более, Крымского ханства, явно не хватало.

С конца 50-х годов XVI века, после переноса основных военных усилий в Ливонию, южным рубежам стали уделять меньше внимания. Затормозилось строительство новых городов и оборонительных линий. Дипломатическими средствами добиться мира на юге России также не удавалось.

В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей явился на южные «укрáины» Московского государства с большим войском и полный решимости разорить страну. Между тем, Москва равноценных сил выставить в поле не могла: значительная часть русских войск занята была в Ливонии, да и поредели полки Ивана IV после многолетней войны на два фронта. К тому же Московское государство оказалось ослаблено: страну терзало моровое поветрие, два года засухи привели к массовому голоду. Людей, которых можно поставить в строй, катастрофически не хватало…

Более того, действия наличных сил трудно было скоординировать: командование-то делилось на опричное и земское. Общего командования не существовало.

С русской стороны к татарам перебегают дети боярские, напуганные размахом опричных репрессий. И один из перебежчиков показывает крымцам дорогу в обход оборонительных позиций русской армии. Другой сообщает, сколь малы силы, противостоящие хану: «На Москве и во всех городах – говорит он хану — по два года была меженина великая и мор великий, и межениною и мором воинские люди и чернь вымерли, а иных многих людей государь казнил в своей опале, а государь де живет в Слободе, а воинские люди в немцах. А против де тебя в собранье людей нет».

Победа у Молодей

Девлет-Гирей переходит под Кромами реку вброд, обходит правый фланг русской армии и, сбивая малые заслоны, стремительно движется к Москве. Опричным отрядам не удаётся затормозить его наступление. К сожалению, правы оказались перебежчики: растянуть оборонительный щит для прикрытия флангов не удается, поскольку растягивать попросту нечего — резервы отсутствуют.

В ту несчастную весну всё идёт неудачно, всё не работает, всё происходит не по плану. Иван Васильевич испытывает настоящее потрясение. В 1552 году под Казанью он боялся по милости собственных воевод попасть к неприятелю в руки. Теперь старые его страхи оживают и материализуются. Неожиданно для Ивана IV татары оказываются в непосредственной близости от его ставки. Никто не привел государю «языка». Никто не позаботился о ведении сторожевой службы. Прежде всего, допустили странное легкомыслие командиры передового и сторожевого полков, на которые возлагались обязанности авангардных частей армии. Опричные воеводы проходят мимо царя с полками в растерянности, не зная, что предпринять. Иван IV опасается, как бы кто-нибудь не взял его коня под уздцы и не привёл его вместе со всадником к Девлет-Гирею. Отступление кажется государю наименьшей из бед. Так поступали многие князья московского дома, застигнутые татарским набегом врасплох.

Царь с частью опричного корпуса отступает к Москве, оттуда к Александровой слободе, а из слободы — в Ростов.

В отсутствие опричной армии земские воеводы попытались организовать оборону столицы. Им удалось собрать полки под Москвой незадолго до подхода Девлет-Гирея. Во главе земской рати стояли опытные и храбрые военачальники: князь Иван Дмитриевич Бельский (старший из воевод), князь Иван Федорович Мстиславский и князь Михаил Иванович Воротынский. Остатками опричного корпуса под Москвой руководил князь Василий Иванович Темкин-Ростовский. Казалось, положение города небезнадежно. Бельский контратаковал и добился успеха. К сожалению, во время атаки на татарское войско главнокомандующий получил ранение. Он был отвезён на свой двор. Его отсутствие лишило обороняющихся должной дисциплины.

Не умея взять город, Девлет-Гирей велел запалить его. Он намеревался разграбить всё, что не смогут защитить русские воеводы, занятые тушением пожара. Татары подожгли сначала царскую летнюю резиденцию в Коломенском, а на следующий день — московские посады.

Москва имела слабое место, которое невозможно было скрыть как от татар, так и от европейцев. Англичанин Ричард Ченслор сообщает: «Сама Москва очень велика. Я считаю, что город в целом больше, чем Лондон с предместьями. Но она построена очень грубо и стоит безо всякого порядка. Все дома деревянные, что очень опасно в пожарном отношении. Есть в Москве прекрасный замок, высокие стены которого выстроены из кирпича… Впрочем, я не знаю этого точно, так как ни один иностранец не допускается к их осмотру. По одну сторону замка проходит ров; по другую – река, называемая Москвой, текущая в Татарию и в море, называемое Каспийским. С северной стороны расположен нижний город; он также окружён кирпичными стенами и таким образом примыкает к стенам замка».

Что видно из этого описания? В Москве почти нет каменных строений. Кремль, да Китай-город (Ченслор именует первый из них «замком», а второй – «нижним городом»), да некоторые храмы выстроены из камня. Всё прочее – из бревен, что, как заметил англичанин «очень опасно в пожарном отношении».

Итак, Москва времен Ивана Грозного – островки камня в океане дерева…

Пожар обернулся огненной бурей, настоящим бедствием. Результат превзошел все ожидания хана. Огонь стремительно и неотвратимо убивал город. Земские ратники оставались в Москве. Не покидая позиций, они сражались с крымцами посреди пылающих улиц. Тогда погибли боярин Михаил Иванович Вороной-Волынский и раненый князь Бельский, а также множество наших воинов. Девлет-Гирей так и не смог занять город.

Нетрудно представить себе такую картину: С холма над рекой крымский хан Девлен-Гирей и его свита, сидя на конях, наблюдают колоссальный пожар. Целый город пылает! Люди бросаются из бушующего пламени в реку. Но от страшного жара могут поднять лица из воды лишь на несколько мгновений, чтобы, глотнув раскаленного воздуха, опять уйти под воду. Взрываются пороховые погреба. С колоколен падают колокола.

Хан и его приближённые улыбаются…

Налюбовавшись зрелищем разбушевавшейся стихии, понеся значительные потери, татары отошли прочь, прихватив с собой трофеи и полон. К тому времени в русской столице армии уже не существовало — лишь несколько сотен чудом уцелевших детей боярских…

Небольшой полк Воротынского стоял на отшибе и уцелел. Князь преследовал крымцев, однако, по малолюдству своего отряда, не сумел отбить пленников. Орда ушла, по дороге разорив Рязанщину.

Невозможно без ужаса и печали читать источники, повествующие о смерти великого города в огне. Блистательная Москва, многолюдная, богатая, защищённая прочными стенами, украшенная храмами, кипящая на торгах, грозная своими полками, окружённая кольцом тихих и славных обителей, отчего ты пала? Отчего допустили к тебе врага? Отчего была ты венценосной владычицей, а стала грязной нищенкой? Отчего царь и его слуги допустили бесчестие православной столицы? Невозможно забыть этой боли и этого позора, и только Богу, наверное, легко простить такой грех!

У нас нет надежных данных ни о населении Москвы в XVI столетии, ни о потерях, нанесённых русской столице в несчастный год Девлет-Гиреева нашествия. Но записки иностранцев, побывавших в Москве тогда или несколькими годами позднее, дают общее представление о масштабах катастрофы.

Вот письмо неизвестного англичанина, ставшего свидетелем событий 1571 года: «Число погибших при разорении Москвы показывают такое громадное, что я не решаюсь передать его… В два месяца едва ли будет возможно очистить от человеческих и лошадиных трупов город, в котором остались теперь одни стены, да там и сям каменные дома, словно головки водосточной трубы…»

Генрих Штаден, современник событий, офицер опричного войска, скорее всего, оказался в сожжённой Москве вскоре после отхода Девлет-Гирея. Он, в частности, пишет: «…за шесть часов выгорели начисто и город, и Кремль, и Опричный двор, и слободы. Была такая великая напасть, что никто не мог её избегнуть!.. Колокола, висевшие на колокольне посреди Кремля, упали на землю и некоторые разбились… Башни или цитадели, где лежало пороховое зелье, взорвались от пожара — с теми, кто был с погребах; в дыму задохнулось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине… Татарский царь Девлет-Гирей повернул обратно в Крым с сотнями тысяч (viel hundert tausent) пленников и положил в пусте у великого князя всю Рязанскую землю».

Джером Горсей, агент Московской компании англичан, прибывший в Москву в 1573 году, доносит в своих записках несколько страшных подробностей Московского разгрома: «Река и рвы вокруг Москвы были запружены наполнившими их тысячами людей, нагруженных золотом, серебром, драгоценностями, ожерельями, серьгами, браслетами и сокровищами и старавшихся спастись в воде, едва высунув поверх неё головы. Однако сгорело и утонуло так много тысяч людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые меры и усилия. Те, кто остался в живых, и люди из других городов и мест занимались каждый день поисками и вылавливанием на большом пространстве [реки] колец, драгоценностей, сосудов, мешочков с золотом и серебром. Многие таким путём обогатились. Улицы города, церкви, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими и задохнувшимися, что долго потом ни один человек не мог пройти [мимо] из-за отравленного воздуха и смрада… Крымский царь со своими войсками наблюдал этот большой пожар, удобно разместившись в прекрасном Симоновом монастыре на берегу реки в четырёх милях от города, захватив награбленное и отобрав богатство у тех, кто успел спастись бегством от пожара. Хотя пожар города принес им мало пользы, они удовлетворились этим, возвращаясь назад с пленными и с тем, что успели награбить…».

Победа у Молодей

Победа у Молодей
Победа у Молодей
Победа у Молодей

Антонио Поссевино, папский посол, побывавший в России в 1581—1582 годах, слышал о былом величии Москвы: «Конечно, и при нынешнем государе [Иван Грозный — Д.В.] Москва была более благочестива и многочисленна, но в 70-м году нынешнего века она была сожжена татарами [на самом деле в 1571 г. – Д.В.], большая часть жителей погибла при пожаре, и всё было сведено к более тесным границам. Сохранились следы более обширной территории в окружности, так что там, где было 8 или, может быть, 9 миль, теперь насчитывается уже едва 5 миль».

И можно было бы, наверное, обвинить иностранцев, писавших об огненной катастрофе 1571 года в клеветничестве, дескать, злобствуя на Россию смаковали они жуткие подробности и, возможно, преувеличили многое. Но ведь и русские источники пишут о московском бедствии в тонах ужаса и горя!

Вот голос летописца: «И прииде царь крымской к Москве и Москву выжег всю, в три часы вся згорела, и людей без числа згорело всяких. А князь Иван Бельской приехал з дела к себе на двор побывати да вошол в погреб к сестре своей к Васильевой жене Юрьевича, и тамо и задохся со всем… Да в ту же пору вырвало две стены городовых: у Кремля пониже Фроловского мосту против Троицы, а другую в Китае против Земского двора; а было под ними зелия (пороха); и вдосталь людей побило многих».

За московский разгром 1571 года ответственен прежде всего сам царь

Людей не хватило для обороны? А где они, эти люди? Страна еще не запустела, и есть откуда взять людей. В Ливонии главные полки? Почему они оказались в Ливонии, если вот уже несколько лет над столицей России нависает угроза с юга? Почему она вообще идёт, эта война за чужие земли, если положение собственной столицы небезопасно? Воеводы оказались слабы? Но кто поставил этих воевод? Изменники провели войска крымского хана в обход русской армии? А откуда они взялись, эти изменники? Почему их так много? Из-за чего явилось в них такое рвение? Перед лицом христианской общины за тактические просчёты отвечают военачальники, но за стратегическое поражение, столь страшное, столь унизительное, — только сам государь. Ничего подобного не случалось со времен Дмитрия Донского, а именно Тохтамышевой рати 1382 года. Государь Василий Дмитриевич, располагавший намного меньшими силами, чем Иван Грозный, не отдал столицу хану Едигею, подступавшему под самые её стены. А при Иване III враг даже издалека не угрожал ей. А Иван Васильевич почему-то позволил врагам креста нанести удар в самое сердце державы…

Даже к 1588 году, когда в Московское государство приехал английский дипломат Джильс Флетчер, столица страны ещё не залечила страшные раны: «Число домов, как сказывали мне, во всём городе, по подсчётам, сделанным по царскому указу (незадолго до сожжения его крымцами), простиралось до 41.500. Со времени осады города татарами и произведённого ими пожара (что случилось в 1571 году) земля во многих местах остаётся пустой, тогда как прежде она была заселена и застроена, в особенности же на южной стороне города…».

Для самого государя Ивана Васильевича главную потерю представляла гибель его московской опричной резиденции в огне пожара. Всего несколько лет назад по его повелению напротив Кремля вырос чудо-дворец.

Теперь от всех этих зданий остались одни головешки…

С мая 1571 года опричная армия больше не выходит в поле как самостоятельная сила, т.е. как воинство, отдельное от земского. Опричные воеводы всё еще служат по спискам, отдельным от земских. Но на должности в крепостных гарнизонах и действующей армии они ставятся вместе с земскими военачальниками. Раздельное командование исчезает. Фактически, начинается демонтаж опричнины, и прежде всего «разбирают» её военную организацию. Кое-кто из опричных воевод, виновных в майской катастрофе, взошёл на плаху.

Иван IV понимал: одним нашествием крымцев дело не ограничиться. Следует ждать второе: Хан увидел слабинку в русской обороне. Значит, скоро он опять обрушится на Россию со всеми своими силами.

Девлет-Гирея ждали и готовились к новому вторжению. Иван IV готов был поступиться Астраханью и дать хану значительные «поминки», т.е., фактически, дань. Однако хан, почувствовавший запах победы, требовал, помимо Астрахани, ещё и казанских земель, в противном случае угрожал разорить всё Московское государство.

Побережье Оки по приказу царя укреплялось.

Весной 1572 года в Коломне был проведён смотр полков. Опричные и земские отряды объединялись под общим командованием нелюбимого государем Михаила Ивановича Воротынского, одного из знатнейших Рюриковичей страны. Князь Воротынский отличился ещё под Казанью в 1552 году, а полки начал водить и того раньше. Видимо, его назначение стало для Ивана Васильевича вынужденной мерой, зато для дела — наилучшим выбором.

Победа у Молодей

Победа у Молодей
Победа у Молодей

Первый устав пограничных войск России

Князь Воротынский являлся идеальным главнокомандующим оборонительной армии: опытный и храбрый человек, он отлично знал все особенности обороны «на берегу». Долгие годы Воротынский защищал Юг России от набегов крымского хана. Последнее время вооруженные силы Московского государства всё больше и больше переключались с Южного, «Степного» театра военных действий на Ливонский. Туда уходили лучшие силы, там были заняты лучшие полководцы. Юг оголялся, хотя на прокаленных солнцем пространствах «степного подбрюшья» России сохранялась смертельно опасная для державы возможность глубокого прорыва крымцев. В перспективе это грозило крупными неприятностями. А значит, следовало наладить сторожевую и караульную службу наилучшим образом: чтобы задолго узнавать о приближении вражеского войска, понимать его намерения, иметь представление о его численности. Придя с этими мыслями к Ивану IV, князь Воротынский получил высокое назначение: с 1 января 1571-го он «ведал» станицы и сторожи «и всякие государевы польские службы». Иными словами, ему подчинялись разведывательные и сторожевые отряды, работавшие в Диком поле.

Михаил Иванович собрал в столице людей, постоянно служивших на беспокойном юге и знавших особенности театра военных действий – «станичников» да «сторожей». Посовещавшись с ними, Воротынский выработал документ, который считают первым уставом пограничных войск России. Именовался он «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе». По решению Думы документ вступил в силу 16 февраля 1571 года.

«Боярский приговор» чётко регламентировал службу «сторож» и «станиц». Служилым людям были указаны точные сроки их дежурств, основные маршруты движения, способы оповещения основных сил на Оке, количество и качество коней, нормы выплат за пребывание на опасных участках. К 1572 году система сторож и станиц[1] оказалась поколеблена. Всех способных носить оружие старались собрать на защиту Москвы. Несмотря на это дальние дозоры всё-таки «сработали»: Воротынский заранее узнал о приближении неприятеля.

Воротынский получил «наказ» (инструкцию), подробно расписывавший, какие действия следует предпринимать по организации обороны.

Так, броды и «перелазы» на Оке следовало укрепить плетнями и «чесноком» — особыми устройствами из дерева и прутьев, затруднявшими действия вражеской конницы. Во время перехода крымцами Оки 900 вятчан с пищалями и луками должны были подойти на стругах и открыть по ним огонь с близкого расстояния. В том случае, если крымцев придётся встречать не на берегу реки, Воротынскому указывали отыскать местность, которую удобно укрепить, где можно вырыть земляные ячейки для стрельцов, поставить «гуляй-город» — лёгкое укрепление из телег, перевозивших толстые деревянные щиты. Воеводе строго запрещали сходиться с татарами «на походе», зная, что даже слабые укрепления на порядок повышают боеспособность русских войск. Национальный русский стиль ведения боевых действий был таков: в открытом поле русские ратники могли отступить, а в самых неказистых укреплениях они «перестоят» любой удар.

Победа у Молодей

В апреле 1572 года Воротынскому велели провести большой воинский смотр под Коломной. Там сосредоточилось ядро южной оборонительной армии. На смотр явился царь Иван Васильевич. Он увидел: вместо войска – горсть бойцов.  И, главное, столь сильное ранее дворянское ополчение сократилось в боях, походах, от эпидемии, недавно обрушившейся на Московское царство, а также от массовых опричных репрессий. Царь повелел: «Мало ратных людей в сборе! Созывайте с крепостей. Пусть городки стоят пустые, было бы кого в поле вывести!» Воротынский мог ответить ему лишь одно: «Они уже здесь, великий государь…»

Одной из причин недавнего страшного поражения был недостаток сил, отвлеченных борьбой за Ливонию. Но царь не собирался завершить тяжелую Ливонскую войну. Ивану IV казались недостаточными те приобретения, которые уже добыло русское оружие. Он решил, не считаясь с жертвами, довести до победного конца войну с многими противниками одновременно. Поэтому через полгода после Девлет-Гиреева погрома Иван Васильевич отправил в Карелию, против шведов, большую рать. Поход не принёс удачи, а вот потери оказались значительными. Эта авантюрная политика весной 1572 года вновь поставила Россию на грань жизни и смерти.

Людей так мало, что разделить их на опричные полки и земские уже невозможно. Со времен московского разгрома 1571 года, хотелось бы напомнить, опричный боевой корпус перестал существовать.

Главным помощником Воротынскому определили князя Дмитрия Ивановича Хворостинина. Он вышел из знатного, но захудалого рода, происходящего от ярославских князей. Ни влиянием, ни богатством он с Воротынским сравниться не мог. Но государь высоко ценил его как дельного воеводу и преданного слугу, в то время как Воротынский много лет провел в опале. Иван IV опасался силы и аристократического своеволия Воротынского. К тому же, Хворостинин придерживался тактического стиля, чуждого Воротынскому. Они по-разному воевали.

Был ли князь Воротынский талантливым полководцем? Трудно сказать. Южные рубежи России он оборонял небезупречно. Когда приходило время «испить смертную чашу» в бою против татар, он одолевал неприятеля мужеством, стойкостью, опытом. Но талантом ли? Михаил Иванович Воротынский был честным, умным, бесстрашным человеком. В нем видна та разновидность воинской доблести, которая делала победителями спартанских гоплитов: лучше им было погибнуть, нежели опозориться, отступив, побросав щиты. Таков и Воротынский, медлительно-стойкий воевода. Не самый расторопный из наших «командармов» грозненской эпохи, он был самым твёрдым в прямом бою с татарами.

Хворостинин – совсем другое дело. Он предпочитал сложный, маневренный рисунок боя. Дмитрий Иванович придерживался атакующего стиля и всегда старался действовать на опережение неприятеля. Там, где Воротынский не поспевал за неприятелем, Хворостинин предугадывал его шаги.

Теперь князь Воротынский оказался его начальником и не знал, как поведет себя Дмитрий Иванович, если татары навяжут вместо изощренных игр прямой и страшный бой насмерть. Выстоит ли? Бог весть.

Хворостинин тоже смотрел на Воротынского скептически. Для него Михаил Иванович, пусть и храбрый, пусть и заслуженный человек, а всё же – «ленивая богатина». Немолод и неповоротлив.

Иван IV решил дополнить сильные стороны одного полководца сильными сторонами другого. Оригинальное, но рискованное решение.

Когда закончился смотр, царь сказал Воротынскому: «Встанешь против татар сам, без меня. Дела ждут твоего государя в Новгороде».

Наконец, в июле 1572 года Девлет-Гирей появился на Оке — добивать Россию после погрома годовой давности.

Победа у Молодей

Наверное, примерно так началось великое вооруженное противостояние: бешено скачет всадник в стеганом доспехе-тегиляе и с саблей на боку. Копыта его коня взбивают пыль на сельской дороге. Летнее солнце жарит вовсю. Впереди виднеются купола храмов и верхушки белокаменных крепостных башен. Гонец влетает в Серпухов, стремится к воеводским палатам, спешивается. Двое стрельцов у входа разводят перед ним скрещенные бердыши. Гонец вбегает в покой воеводы и видит князя Воротынского сидящим на лавке за столом, заваленным бумагами. Он отдает поясной поклон воеводе, говорит: «Крымский царь пожёг Тулу. В силе тяжкой идет к Оке, к Сенькину броду!» — и, пошатнувшись, падает в изнеможении.

Князь Воротынский, узнав о приближении татар, отправляет гонцов к остальным воеводам – в Тарусу, Калугу, Каширу и Лопасню. Все они стояли на главном оборонительном рубеже – Оке. Князь велит им спешно выдвигаться к Сенькину броду – мелкому месту на Оке, расположенному там, где в неё впадает река Лопасня.

Князь Воротынский надеялся, пусть и с ослабленной армией, не пропустить Девлет-Гирея дальше Оки. Не дать хану ворваться во внутренние области страны и устроить там новое разорение.

Сейчас всё решала скорость: русские полки занимали оборону на огромном расстоянии друг от друга, поскольку не знали, где будут прорываться крымцы. Теперь это прояснилось. Требовалось спешить к общему сбору. Поодиночке они выстоять не могли.

Князь Воротынский располагал 5-ю полками – Большим, Правой руки, Передовым, Левой руки и Сторожевым. Общая численность армии составляла около 20.000—30.000 бойцов – конных дворян, стрельцов, казаков. Из них самой ценной боевой силы, дворянской конницы, насчитывалось лишь 14.000. Да и стрельцов немного: всего порядка 2.000. Что же касается остальной массы – казачьей – то она ценилась в бою меньше всего. Как зеницу ока берегли ударный отряд хорошо обученных и вооруженных европейских наемников под командой Юрия Францбека (Фаренсбаха).

Победа у Молодей

Но теперь и эта сила пребывала в рассеянии. Ее еще предстояло собрать в единый кулак. Армия занимала позиции на участке около 200 километров!  Главная оборонительная позиция определилась теперь между Серпуховом и Сенькиным бродом. Чтобы добраться туда, самым дальним полкам требовалось двигаться скорым маршем не менее двух дней. В оперативном подчинении у Воротынского находилось только 1.800 конников-дворян, а этим против Девлет-Гирея не повоюешь.

Орда Девлет-Гирея в 1572 году по самым скромным  подсчетам состояла из 40.000—50.000 воинов. Вся сила Крымского ханства шла с Девлет-Гиреем, к ней прибавилось еще крупное войско ногайцев, плюс отряды черкесов и беглых астраханских татар. Несколько знатных турок сопровождали ханский походный штаб.

Противостояние русских и татарских войск вылилось в то, что четыре века спустя станут называть «фронтовой операцией». Каскад больших и малых боев, требующих четкой координации действий всех сил.

Русская цивилизация бросила последнюю горсть защитников на направление главного удара. Терять им было нечего. В случае разгрома — смерть. В случае отступления — смерть, поскольку татар больше некому останавливать…

…если бы они тогда побежали, быть может, 1572-м годом от Рождества Христова и закончилась бы история России

Свет клином сошёлся на православном воинстве, насмерть вставшем против Девлет-Гирея в обезлюдевших южных землях. Если бы они тогда дрогнули, если бы они тогда побежали, быть может, 1572-м годом от Рождества Христова и закончилась бы история России. Еще одного удара, подобного прошлогоднему, вероятно, могло бы хватить для полного государственного крушения России. За ним могло последовать разделение страны и низведение её остатков до роли третьего плана в политическом театре Восточной Европы.

26 июля 1572 года Девлет-Гирей появился перед Окой. Его не интересовали Рязань, Владимир и Мещёра. Он хотел взять Москву и добить «русский улус».

Ханское воинство встретил Сторожевой полк князя Ивана Шуйского. Полк успел занять выгодную позицию и отбил первый приступ татар. Воротынский подошёл со своими людьми ему на помощь. Крымцев счастливо отогнали от переправ через Оку. Они пытались перейти реку вброд, но попадали под огонь русских пушек и пищалей, несли потери и отступали.

Можно увидеть эту картину, слегка подтолкнув воображение: Высокий берег Оки, укреплённый земляными насыпями с частоколом. Внизу, на мелком месте, татарские всадники осторожно пускают коней в воду. Вдруг слышится визгливый вой зурны – сигнальной трубы и крик: «Пали!» Из-за частокола дают залп из пищалей русские стрельцы. Берег окутывается дымом. Затем оттуда дождём летят стрелы. Татарские всадники падают в воду, а их уцелевшие товарищи быстро направляют конец к берегу и спасаются бегством. Стрельцы, стоящие в мелком длинном окопчике, перезаряжают пищали.

Огромная масса татар не уходила с противоположного берега. Они ездили чуть далее дистанции лучного перестрела, оглядывали расположение русских сил. Больше пробиться не пытались.

Наутро Воротынскому доложили: Девлет-Гирей остался у выгоднейших для наступления на Москву «перелазов» через Оку, а ногайцев отправил во главе с Теребердеем-мурзой в обход. 27 июля Теребердей-мурза, разгромив заслон из 200 русских дворян, перешёл Оку неподалеку от Серпухова. Неся потери от «плетней» и «чеснока», ногайский военачальник велел выкопать их, разрушить частокол, и лишь потом устремился в сторону Москвы. Ночью с 27 на 28 июля он обошёл позиции Воротынского.

Князь выдвинул против ногайцев полк Правой руки. Но русский заслон не сумел сдержать наступление Теребердей-мурзы, пробивавшегося к Москве. У одного из полковых воевод, Фёдора Васильевича Шереметева, не выдержали нервы, и он бежал с поля боя, бросив оружие…

Теребердей-мурза вёл за собой не столь много сил.  В Москве тем временем готовился к осадному «сидению» воевода князь Юрий Иванович Токмаков. У него хватало ратников, чтобы отразить неожиданный набег ногайцев. Теребердей-мурза не отважился идти на Москву в одиночку. Прорыв его оказался частным успехом.

Однако вскоре по проторенной им дороге пошёл сам Девлет-Гирей, обманувший в ночное время русские дозоры и прорвавшийся за Оку. Хан вёл основные силы.

Началась та самая сложная маневренная игра, которую так любил Хворостинин, и которую ненавидел Воротынский.

Михаил Иванович ринулся наперехват. 29 июля началась «гонка»: крымский хан быстро двигался к Москве, а на хвосте у него сидел Воротынский.

Как раз к этому моменту подошёл из-под Калуги Передовой полк во главе с двумя воеводами – князьями Андреем Хованским и Дмитрием Хворостининым. Он оказался в авангарде русской армии, преследующей Девлет-Гирея. В этой гонке Дмитрий Иванович чувствовал себя превосходно, как в родной стихии. В оперативном подчинении у него находилось лишь 950 ратников-дворян. Сорвать переправу он не мог. Но вцепиться в тылы Девлет-Гирея, как охотничий пёс вцепляется в задние лапы медведя, он сумел.

Пробный удар Передового полка опрокинул арьергард крымцев, шедший во главе с «царевичами» и разгромил их обоз.

 

Девлет-Гирею стало ясно: его стремление к Москве бесцельно и опасно, покуда в тылу у него – неприятельское войско, решившее драться всерьез.

Пришло время разворачиваться против Воротынского.

Сначала Девлет-Гирей направил 12.000 крымцев и ногайцев для контрудара по Сторожевому и Передовому полкам, которые шли по пятам его войска. Хворостинин отдал команду на быстрый отход. Потом остановил отступление. Потом опять принялся отходить и опять остановился. Два русских полка дразнили неприятеля, то сцепляясь с ним, то отводя лёгкие отряды. В конечном итоге Хворостинин навёл врага на «гуляй-город», спешно развёрнутый Воротынским в чистом поле. «Гуляй-город» встретил неприятеля жестоким шквалом артиллерийского огня. Татарские всадники один за другим падали в ров, спешно выкопанный незадолго до их появления. Неприятельская рать рассеялась. Таким образом, тактический успех, достигнутый крымцами ранее, сошёл на нет. Оборонительная операция принесла русским полкам первые удачи.

А Хворостинин и Воротынский почувствовали, что могут совместными усилиями вести боевую работу как надо.

Русские воеводы продолжали наступать, отбрасывая арьергардные отряды татар. До большого боя дело не доходило. Девлет-Гирей, уже дошедший до реки Пахры, наконец, развернул основные силы и пошёл на русскую армию. В момент разворота он был менее чем в одном дне пути до Москвы. Столица вздохнула спокойно. Её защитники успели отвернуть вражеский удар.

Итак, идти на русскую столицу мешали основные силы армии Воротынского, расположившиеся близ села Молоди.

30 июля 1572 года, в среду, на расстоянии полусотни вёрст от Москвы началось генеральное сражение, в котором решалась судьба Московского царства

Обе стороны понимали: от их мужества зависит не только победа в бою. Само колесо истории может повернуться вспять, и вновь наступят времена Батыя. Вновь Русь раздробится на множество маленьких владений, только вместо князей ими будут управлять ханские баскаки.

Как начиналась битва? С установки «гуляй-города», очевидно. Вот на холм въезжает множество телег с тяжёлыми деревянными щитами, лежащими на дне. Телеги останавливаются. Их моментально облепляют стрельцы, действующие с привычной сноровкой и слаженностью. Они поднимают щиты, вставляют их в специальные пазы, сбрасывают с задней части каждой телеги деревянный пандус, втягивают по нему на ремнях  артиллерийское орудие и устанавливают его в ящике с землёй перед амбразурой (амбразура — в деревянном щите). Стягивают ременными петлями свой щит со щитами соседей, так, чтобы не было пустого промежутка. Затем двое стрельцов прилаживают к другой амбразуре крюк (гак), к которому подстыковывают длинную тяжёлую пищаль. Заряжают пищаль, потом кладут в пушку ядро. Десятник бежит к сотнику и докладывает: «Первый десяток готов!» Тот командует: «Зажечь фитили!» Десятник возвращается к телеге, передает команду. Стрельцы и пушкари зажигают фитили. Десятник приникает к амбразуре. Там, впереди – вал татарской конницы.

 

Итак, центром и основой нашей позиции стал «гуляй-город» — подвижное укрепление из телег с поставленными на них толстыми деревянными щитами.. Воротынский поставил его на всхолмии близ речки Рожай у селения Молоди. На телегах «гуляй-города» князь приказал установить пушки и тяжёлые пищали-гаковницы. Перед ним по распоряжению Михаила Ивановича вырыли окопы для стрельцов. За «гуляй-городом» и по флангам Воротынский расположил отряды дворянской кавалерии и казаков. Их берегли для контратак.

Подобную тактику старомосковские воеводы не раз применяли против татар, сильно превосходящих их по численности. «Гуляй-город» в случае опасности собирали воедино с необыкновенной быстротой. У Молодей в «гуляй-городе» и за ним засел целый полк, самый сильный во всей русской армии.

Первый приступ татарский был отбит огнем из орудий и пищалей.

Победа у Молодей

Но крымцы в течение многих часов, то устраивая передышки, то вновь тараня русские позиции, с остервенением продолжали штурмовать нашу крепость. Атакующие несли колоссальные потери от огня государевых ратников, однако их решимость победить не ослабевала. Волна за волной татары накатывали на «гуляй-город», бились с чудовищным упорством. Когда силы защитников иссякали, Воротынский бросал в бой своих конников. Дворянская кавалерия била татар по флангам. Получив короткий удар, ошеломленные крымцы откатывались, устилая поле трупами.

Вечером 30 июля попытки штурмовать «гуляй-город» прекратились. Армия Воротынского стояла непоколебимо. Крымцы и их союзники понесли тяжёлые потери. Погиб ногайский предводитель Теребердей-мурза. В плену оказался крупный полководец неприятеля – Дивей-мурза, а также некий «астраханский царевич», несколько мурз и трое «ширинских князей».

Победа у Молодей

Для Девлет-Гирея битва в среду окончилась полной неудачей. В четверг и пятницу крымский зверь зализывал раны, не решаясь опять ударить на русские порядки.

В русском лагере не хватало воды и пищи, начался конский падёж. Полки стояли, не отступая ни на шаг, но трудно им приходилось. Обоз был брошен Воротынским во время погони за крымцами, а отпустить полки с позиции по соседним деревням за пищей не представлялось возможным. Нельзя распылять силы, когда их и без того совсем немного. Приходилось резать боевых коней и питаться их мясом, даже пить их кровь. Михаил Иванович твёрдо придерживался оборонительной тактики. В атаках на «гуляй-город» татары понемногу растрачивали численное превосходство, а открытое сражение сразу поставило бы московских воевод в проигрышное  положение. В такой – патовой, по большому счету, — ситуации главнокомандующему оставалось молиться, призывая помощь Божью.

Штаден, участник событий, сообщает: «Мы захватили в плен главного военачальника крымского царя Дивей-мурзу и Хаз-Булата. Но никто не знал их языка. Мы [думали], что это был какой-нибудь мелкий мурза. На другой день в плен был взят татарин, бывший слуга Дивей-мурзы. Его спросили — как долго простоит [крымский] царь? Татарин  отвечал: что же вы спрашиваете об этом меня! Спросите моего господина Дивей-мурзу, которого вы вчера захватили». Тогда было приказано всем привести своих полоняников. Татарин указал на Дивей-мурзу и сказал: “Вот он — Дивей-мурза!” Когда спросили Дивей-мурзу: “Ты ли Дивей-мурза?”, тот отвечал: “Нет! Я мурза невеликий!” И вскоре Дивей-мурза дерзко и нахально сказал князю Михаилу Воротынскому и всем воеводам: “Эх вы, мужичьё! как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином, с крымским царем!” Они отвечали: “Ты [сам] в плену, а еще грозишься”. На это Дивей-мурза возразил: “Если бы крымский царь был взят в полон вместо меня, я освободил бы его, а [вас], мужиков, всех согнал бы полоняниками в Крым!” Воеводы спросили: “Как бы ты это сделал?” Дивей-мурза отвечал: “Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5-6 дней”. Ибо он хорошо знал, что русские забивали и ели своих лошадей, на которых они должны выезжать против врага. Русские пали тогда духом».

Но, видимо, ратникам Воротынского и Хворостинина хватило веры, чувства долга и твёрдости воли не отступить, хотя бы и перед лицом этой грозной опасности.

Последнюю попытку штурмовать «гуляй-город» крымцы совершили 2 августа. Татары шли вперед с отчаянной храбростью, не боясь потерь и упорно преодолевая огневой шквал со стороны русских полков. Смельчаки прыгали на деревянные щиты, пытаясь повалить их, забраться внутрь, открыть дорогу для стремительной конной атаки. Бойцы Хворостинина во множестве отсекали им руки саблями и топорами. Обрубки падали на землю, под телеги. Татары из луков расстреливали амбразуры, выбивая русских пушкарей. Бой шел с невиданным ожесточением. Упорная оборона “гуляй-города” раз за разом приносила русским успех.

Крымцы использовали все резервы и уже не видели того, что происходит вокруг них. Они полностью вовлеклись в многочасовой штурм русской позиции. Между тем, Воротынский повёл большой отряд русской конницы в глубокий обход. Он действовал так, как действовал бы Хворостинин. Девлет-Гирей не заметил его маневра. Воротынский по низине зашёл Девлет-Гирею в тыл.

Пока совершался этот маневр, остатки русской пехоты под командой князя Хворостинина продолжали сдерживать натиск атакующих в «гуляй-городе». Князь действовал так, как действовал бы на его месте Воротынский. Вечером, когда напор крымцев ослаб, Хворостинин открыл бешеный огонь изо всех орудий и пошёл на вылазку с отрядом немецких наёмников.

Хорошо рассчитанный удар с двух сторон ошеломил крымцев и отнял у них инициативу. Они бежали, оставив мысль о взятии «гуляй-города».

В страшной сече легли родичи Девлет-Гирея, нашли свою смерть многие мурзы и прочая татарская знать.

Девлет-Гирей оказался на перепутье. С одной стороны, он все еще был силён и мог продолжать военные действия. С другой стороны, большие потери и неудачи подорвали боевой дух его войска.

Окончательно повернула ход операции к поражению татар русская военная хитрость. Безвестный дворянин вызвался на роль фальшивого «гонца». Татары схватили его с ложными бумагами из Москвы. В грамотах говорилось: «Ждите подмоги. Из Новгорода идет большая рать». Гонца подвергли страшным пыткам, но он не выдал тайны. На самом деле, никакими резервами русская сторона не располагала. Однако Девлет-Гирей этого мог и не знать. Хан, устрашённый, лишившийся задора, повелел орде отступать. За год до того, после сожжения Москвы, Девлет-Гирей писал русскому царю, проявляя крайнее высокомерие: «…Ты не пришёл и против нас не стал. Ты похваляешься, что, де, яз – Московский государь, и было бы в тебе срам и дородство, и ты бы пришел против нас и стоял!». И где была та сила и та гордость татарская в 1572 году, когда царские воеводы на Молодях резали крымскую рать? Пришлось гордому хану смириться с поражением.

Выставив заслон из 3.000 конников, Девлет-Гирей устремился за Оку, домой. На «перелазе» также осталось ещё 2.000 крымцев. Князь Воротынский, пребывавший в тревоге всю ночь, наутро 3-го августа узнал об отступлении врага. Два неприятельских заслона были разбиты и большей частью уничтожены. Преследовать Девлет-Гирея за Окой Воротынский не решился. Сил у его армии не осталось: всякому напряжению есть предел.

Полки встали на свои прежние места. Они поредели. Вероятно, из трёх бойцов только один мог вновь выйти на Оку. Но кто мог – все вышли на государеву службу. От Ивана IV из Новгорода вскоре прибыл Афанасий Нагой с наградным золотом. В качестве наградных «медалей» для командного состава в русской армии XVI века использовали золотые монеты иностранной чеканки. Их прикрепляли к головным уборам и носили с гордостью.

Тяжёлая ратная страда закончилась. Девлет-Гирей более не смел вернуться на Русь.

Так была спасена страна!

Николай Михайлович Карамзин пишет: «Сей день принадлежит к числу великих дней воинской славы: россияне спасли Москву и честь; утвердили в нашем подданстве Астрахань и Казань; отомстили за пепел столицы и если не навсегда, то, по крайней мере надолго уняли крымцев, наполнив их трупами недра земли…».

Успеха удалось добиться ценой необыкновенной стойкости, мужества и больших потерь. Тот же Штаден рассказывает о примечательном факте: «Все тела, у которых были кресты на шее, были погребены у монастыря, что около Серпухова. А остальные были брошены на съедение птицам… Все русские служилые люди получили придачу к их поместьям, если были прострелены, посечены или ранены спереди. А у тех, которые были ранены сзади, убавливали поместий, и на долгое время они попадали в опалу…»

При Молодях победил не только талант князей Воротынского и Хворостинина и не только их мужество. Победило прежде всего русское упорство. Московские ратники, как говорили в те времена, «перестояли» орду Девлет-Гирея. Такие дела в пышных комментариях не нуждаются. Наверное, хватит двух слов: не пропустили!

У Молодей опричники и земцы бились в одном строю, одной смерти смотрели в глаза. И если возглавлял русское войско земец князь М.И. Воротынский, то самые сложные тактические задачи решал опричник князь Д.И. Хворостинин. Армия, жёстко разделённая на опричные и земские полки, в 1571 году потерпела страшное поражение. Армия, собранная воедино, без различия служебной принадлежности, одержала спасительную для России победу.

Большинство историков грозненской эпохи сходится на том, что главным поводом для отказа от опричнины стали военные события 1571—1572 годов; автору этих строк остаётся лишь присоединиться к сему здравому мнению: война породила опричные порядки, война же их и дискредитировала. Триумф объединённых сил нашей страны у Молодей сыграл роль главного повода к отмене опричнины.

И, действительно, вскоре (скорее всего, в сентябре 1572 года) Иван IV отменил то, что все ещё оставалось от опричнины. Иначе говоря, распустил опричную Боярскую думу, отменил последние административные органы опричнины и запретил само её имя – под страхом тяжёлого наказания. Доказательства этому найдены в иностранных источниках «интимного» характера, т.е. в секретных донесениях с литовско-московского рубежа. Сомневаться в достоверности этих сведений не приходится.

Итак, победа объединенного земско-опричного воинства у Молодей фактически закрыла 7-летнюю эпоху опричнины.

Дмитрий Володихин
Фотограф Андрей Лобанов

 

[1] Сторожа – постоянно действующая дозорная застава. Станица — разведывательный отряд, по мере надобности совершающий глубокие рейды в сердце степи.

Стрельцы и Битва при Молодях

Битва при Мохаче

Дмитрий Володихин. 50 лет!

Стрельцы и австрийцы на Крутицком подворье

__________________

Обсудить материал >>>

Рекомендуем

Немного о ГАЗ-21

Немного о ГАЗ-21

Фотограф Андрей Лобанов при­сут­ствовал на авто­па­ра­де, происхо­див­­шем в музейно-про­из­вод­ст­вен­­ном комплексе па­ровозного де­по
Перейти К началу страницы