Михаил Шмаевич — реконструктор, руководитель военно-исторического объединения «Дивизион Императорской Гвардии», руководитель военно-исторического клуба «1-й полк карабинер Великой Армии», директор конного клуба «Норд-Вест».
От Главного редактора «Sammlung/КОЛЛЕКЦИЯ» Алексея Сидельникова: Ребята! 2017 год — год 205-летия событий 1812 года. В преддверии этой годовщины «Sammlung/КОЛЛЕКЦИЯ» начинает публикацию материалов, рассказывающих о 1812 годе и связанных с ним фактах. Не для кого не секрет – про начало, ход, окончание Наполеоновских войн можно прочитать и в книгах, и Интернете. Мы пойдём другим путём. Для начала встретимся с настоящим наполеоновским кавалеристом!.. Думаете шутка? Шутка так думать! Всё оказалось очень серьёзно. Хорошо быть руководителем: даёшь приказ сделать то-то и то-то и… поехали коллеги брать интервью в область из Москвы. Но в данном случае они не просто выиграли: теперь им позавидовать может каждый, прочитавший материал ниже. Это очень интересно!
_____________________
Интервьюировали Михаила Шмаевича (М.Ш.) pаместитель главного редактора «Sammlung/КОЛЛЕКЦИЯ», искусствовед Михаил Тренихин (М.Т.) и Александр Бунчин (А.Б.). Беседа от 6 ноября 2016 г.
_____________________
ПРЕДЫСТОРИЯ: Нас познакомил известный московский фотограф Андрей Лобанов в Центральном Доме Художника на выставке Российский форум коллекционеров. Стенд с коллекцией Шмаевича был напротив стенда, представлявщего проект FALERISTIKA.info. И Михаил пригласил к себе в гости, под Дмитров, в конный клуб «Норд-Вест». Мы откликнулись! Добравшись до вокзала мы некоторое время ожидали Михаила, который задержался, спасая потерявшуюся собаку, запутавшуюся поводком в кустах и всю ночь ночевавшую в снегу. Это, знаете ли, очень настраивает на позитивный лад, когда человек готов остановить машину и помочь огрызающейся замёрзшей псине. Иной раз и человеку в беде прохожие не помогут. Так что выражаем своё уважение и за этот шаг.
Приехав, мы осмотрели владения, лучше сказать базу, где обитает наш герой. И где всегда много друзей, увлечённых лошадьми и реконструкцией. Это – второй позитивный момент. Ну и сам Миша – человек-позитив. Он показал нам свои мастерские, конюшни. И даже позволил поездить верхом (одному из нас впервые в жизни), показав самые азы. Но об этом ниже. Всё-таки мы приехали для того, чтобы взять интервью у известного человека.
_____________________
М.Т.: Мало кому сегодня удаётся пообщаться с французским карабинером эпохи Наполеоновских войн. Что тебя подтолкнуло к реконструкции?
М.Ш.: Когда-то давным-давно, когда жили ещё мамонты, мой добрый товарищ и друг, а тогда почитаемый учитель и сенсей Владимир Алексеевич Киселёв взял меня в ученики и я стал падаваном. И он предложил мне выйти гусаром. Я на себя надел гусарский мундир Русской Императорской армии Гродненского полка. Эта затея мне очень понравилась, и я в этом клубе был два года.
М.Т.: Сколько годков тебе было?
М.Ш.: Шестнадцать, или пятнадцать, я не помню. Но люди в клубе были в возрасте, а я был самым маленьким. Все мои энергичные позывы что-нибудь сделать, куда-нибудь метнуться, поехать – поддержки не находили, потому что у всех были семьи, дети, дачи и прочее. А я был молодой и активный и попал в компанию к доблестным литовским уланам, круг которых, в общем, предполагал мой возраст, мои увлечения. И мы спелись прекрасно, в едином порыве. Соответственно, к Сергею Григорьевичу Улановичу я попал и занимался русской кавалерией. Там было прекрасно, чудесно и великолепно. После чего у меня появилась возможность осуществить свою мечту и стать французским кирасиром.
М.Т.: А почему мечту?
М.Ш.: Потому что французский кирасир – это очень круто! Железные люди Императора! Тогда кирасир почти не было, сделать это было интересно. И я попал в клуб к Алексею Алексевичу Рощину, к французским кирасирам. Продолжил карьеру, соответственно, во французской армии. Клуб у нас был большой и тоже было очень здорово. Но в какой-то момент я решил, что не хватает в мировой реконструкции самых элитных, самых красивых, самых дорогих и самых крутых французских карабинер, которых было всего два полка, которые появились, дай Бог памяти, в 1698 году. И с тех пор, вплоть до наполеоновской эпохи существовал во французской армии неизменно. Соответственно, Первый полк конных карабинер. И я решил, что надо его сделать. Прошло четыре года, и я сделал первый в мире и, пожалуй, единственный, Клуб французских карабинер, которых больше нет нигде.
М.Т.: Вот так просто взял и сделал?
М.Ш.: Да. (Серьёзное лицо, пауза, появляется улыбка). Но, на самом деле, непросто совершенно! Потому что, я, когда только начинал делать, думал, что информации много, потому что это известный полк, и история его хорошо описана. И вещи какие-то есть в большом количестве. Оказалось, что это не так. Например, все описывают кирасу, её внешний вид. А как она устроена, из чего она сделана – не описывает никто. Сколько она весит не описывает никто. Всё это пришлось пошагово, с ошибками, трудным путём пройти, чтобы сделать вещи, похожие на оригинальные образцы. Более того, если кирасирскую каску я подсмотрел в Бородинском музее (правда она там раздетая, только купол и всё), то с кирасой вообще была засада. Потому что они в России, может быть и есть у коллекционеров, но в руки я так не одну и не взял. Может среди знакомых вам коллекционеров наполеоники есть что-то…
М.Т.: А где удалось увидеть кирасы?
М.Ш.: В двух французских музеях: Музей армии [Musée de l’Armee, Париж] и замок Эмпери [Château de l`Empéri, Салон-де-Прованс (Salon-de-Provence)]. Там есть вещи, которые в итоге можно было потрогать и посмотреть. Но самое сложное – это офицерская кираса, потому что это вещи уникальные и их очень мало в мире, и они очень дорогие. Добраться до них вообще практически невозможно. Примерно так.
М.Т.: А сколько было офицеров у французских карабинер?
М.Ш.: По моим примерным подсчётам, я пытался подсчитать количество изготовленных кирас на офицеров времён наполеоновских войн, их было изготовлено не более 400 штук. Вещи уникальные.
А.Б.: Михаил, а когда был создан твой Клуб?
М.Ш.: Мы первый раз вышли в 2010 году. Так получилось, не знаю, случайно ли – ровно через 200 лет после того, как был введён у карабинер новый регламент [*Регламент — свод правил и приказов об униформе, вооружении, экипировке и правила ношения] и новая униформа.
А.Б.: А этот выход, он был сделан только своими силами, или была какая-то поддержка? От государства?
М.Ш.: Нет, конечно! Только сами. Собственно, я собрал ребят, которым это было интересно. Я четыре года делал, доделывал, переделывал униформу, потому что изначально были ошибки, которые надо было исправить. Были вопросы, на которые было трудно ответить, потому что и носители языка с трудом понимают, что написано в подлинных документах. А у нас-то с французским вообще тяжело. Пытаться перевести такой текст сложно: своя специфика, другие обороты, не всегда ясно, что означают слова. Переводчик переводит, но становится ясно, что это совершенно не то, что имелось ввиду. Самая главная проблема для нас – это, конечно, как делался мундир. Даже пуговицы – они есть, но с них снимать копии бессмысленно – они все затёртые и с окислами – не получится. Поэтому приходилось всё заново резать, заново создавать. Вплоть до того, что очень много пуговиц на Вторую Империю (он они сильно отличаются), а по наполеонике пуговиц мало. И на тот момент я не держал ни одной в руках, только видел изображения. А по изображению сделать нужный радиус, понятное дело, тяжело. В итоге нам резал их один скульптор и сделал хорошо. И это – лишь маленькая деталь. Галун мы покупаем во Франции, его больше нигде нет. А там, по счастливой случайности, осталась фирма и станок, который уже двести лет делает галуны. Они дорого стоят, но зато выглядят, как настоящие.
А.Б.: Получается, из первого увлечения плавно пришёл ко второму, когда пришлось всё делать самому.
М.Ш.: В смысле литьё? Ну в какой-то момент я понял, что французские карабинеры и тогда-то были самым дорогим полком. Французская казна могла позволить себе только два полка. И может быть, они могли бы позволить себе и больше, но было только два. Причины мне неизвестны. Но факт – это был самый дорогой полк французской армии. Я не буду считать генеральское шитьё, это всё-таки, индивидуальные вещи. А вот если говорить про клуб – униформа карабинера самая дорогая и самая сложная в исполнении. И дело даже не просто в дороговизне. Чтобы было понятно: чтобы сделать каску – там порядка шестидесяти деталей. Например, чешуя. Каждую чешуйку надо вырезать, облудить, прикрепить её к нащёчному ремню. Потом всё это собрать и сделать, чтобы было похоже на настоящее. Тут, Слава Богу, пришли на помощь современные технологии. Я сфотографировал чешую в Музее Армии. Потом в профильных компьютерных программах отрисовал их и сделал формы для каждой чешуи. Пехотная чешуя отличается от карабинерской – простая и прямая. А карабинерская идёт под углом, и там каждая чешуйка имеет свою форму.
М.Т.: В общем, сложно, но интересно! А сколько у тебя в Клубе бойцов (или участников)?
М.Ш.: Восемь человек. Полностью одетых и укомплектованных. В том числе и карабинами. Но по какому-то странному, загадочному стечению обстоятельств, ни на одно мероприятие мы все вместе ни разу не выходили (смеётся). Всё время у кого-то какие-то сложности: заболел, работа, дети. В итоге, максимум, выходили шесть человек, не считая офицера. Ну когда-нибудь мы выйдем наконец, хотя бы вдесятером.
М.Т.: У всех красивая форма. И соответствующее вооружение?
М.Ш.: Да. Карабинеру положен палаш, минимум один пистолет, и, соответственно, карабин. Пистолет я считаю бестолковым – это оружие, что называется, последнего удара, когда уже совсем вариантов нет. Поэтому мы используем палаши и карабины.
М.Т.: Те самые, которые мы видели на полке на твоём «оружейном складе»?
М.Ш.: Да.
М.Т.: А оружие тоже пришлось смотреть в музеях или у потомков?
М.Ш.: С оружием всё немножко проще. Индия и Пакистан начали делать неплохие реплики. Во-вторых, их делает фирма Педерсоли. А вот раньше, первые образцы у нас появились гораздо раньше. Мы их изготавливали сами. И они неплохо смотрелись и работали тоже. Но всё равно, заводские вещи лучше, потому что ударные механизмы нашего изготовления давали осечки. А на лошади это сложно, не поправишь как в пехоте. Выстрелил – и надо убегать. А если выстрел не произвёл – надо просто убегать.
М.Т.: По униформе более-менее понятно. Конечно, надо рассматривать внимательно. А что насчёт конской сбруи? Надо также всё делать самому?
М.Ш.: Конская сбруя – это не так сложно. Оголовье мы за образец взяли регламентное. Я их делаю сам. Мундштуки заказали в фирме, которая этим занимается профессионально. Железо (пряжки и прочее) сами сделали. Ну и кожу сшить – дело не хитрое. Конская сбруя состоит из оголовья, недоуздка, нагрудника, пахвы и седла. Самое сложное в этой истории – седло. Седло историческое сложно в изготовлении. И я делал его сам. Ленчик седла сам, а потом отдал мастеру, чтобы обтянул кожей верх. Получилась хорошая реплика офицерского седла на наполеонику.
М.Т.: Разговор с кавалеристом не может обойти его коня. Пожалуйста, расскажи о нём? И очень бы хотелось его увидеть и сфотографировать.
М.Ш.: С конями история следующая. Первый мой конь для реконструкции – Летун – у меня с 1996 года. В реконструкции он был с этого времени и последний раз я вышел на нём в 2008-м, или 2009-м году. Сейчас он очень старый, ему 28 лет. И он на пенсии, отдыхает.
М.Т.: Уже тяжело таскать всадника в кирасе?
М.Ш.: Очень старенький. В реконструкции он побольше многих людей. Заслужил отдых. Конь боевой, отличный! Второго коня я купил недавно. Тракененский жеребец. Тоже очень хороший, ничего не боится. С ним забавно, пехота думает, что лошадь боится людей и пытаются его напугать. А Листопад смотрит удивлёнными глазами и не понимает, почему его пытаются напугать. И начинает пугать сам! Люди-то не понимают, что в нём полтонны и человека швырнуть ему труда не составит. И мы так иногда играем: они пугают нас, мы пугаем их и потом они в ужасе разбегаются. Ну так, по-доброму.
А.Б.: А лошадей отдельно приходится приучать к выстрелам?
М.Ш.: Да, конечно! Надо обстреливать. Лошадь животное травоядное, а, соответственно – пугливое. И у них не очень хорошее зрение. Они очень плохо видят в сумерках, почти ничего не видят в темноте. При свете дня видят неплохо. У них очень развито боковое зрение. И они очень реагируют на резкие движения с боков. То есть если что-то случилось, надо быстро сбежать. И чем быстрее бежишь – тем больше шансов спастись. И при таких инстинктах очень важно, чтобы лошадь доверяла человеку. Чтобы знала, что «когда папа сверху, мне ничего не страшно». Это важно. Что бы не происходило вокруг – лошадь должна быть спокойна и не бояться. Очень страшен для них блеск клинка. К этому надо также приучать. Иначе будет «ш-у-у-у-у-уть» и ты отдельно, а лошадь уже далеко. Есть определенные методики обучения, это занимает значительное время. Но если времени не пожалеть, у тебя будет хороший боевой конь, который тебя не подведёт.
М.Т.: То есть фактически тут обучение такое же, как в реальных условиях?
М.Ш.: Да, да, да. Очень многое мы переняли из старых регламентов и приказов и методик обучения. По ним же работает конная полиция. И резкие звуки, и взмахи, и агрессия в толпе. Там приучают не только не бояться, но ещё и агрессивно отвечать. Лошадь может и укусить по команде, отбить по команде. Но это отдельная тема. Мы, конечно, этому не учим. Но нет ничего невозможного. Кони не бутафорские, боевые. Были случаи, когда выручали в бою. Например, была на поле огромная яма. Я направил коня назад (это называется «принимание», для тех, кто не знает, когда лошадь отходит назад). А яма была метровая и конь провалился весь. Я усидел. Другая лошадь бы запаниковала, могла упасть, придавить всадника. А он туда свалился, голову повернул, такой типа: «Пап, это что?». Я говорю: «Нормально, вылезаем!». Он вылез оттуда. Бывают опасные истории. Другой случай, когда у нас перед лицом пиротехника рванула. Прямо перед мордой коня, и метра не было. И он снова такой: «Что делаем, бежим?». Успокаиваешь: «Нет, стоим». Лошадь ищет поддержки у человека и реагирует адекватно. Бывают случаи, когда лошадь панически пытается убежать от чего-то (это называется «лошадь разнесла»). И в этот момент она неуправляема. А неуправляемая лошадь может на поле причинить много бед. На моей памяти такое было пару раз, но они заканчивались хорошо, без последствий.
М.Т.: Ранее я спрашивал об увлечении наполеоникой, но правильно ли это назвать простым увлечением? Это скорее образ жизни, мышления, видения мира, как я думаю. Можешь с этим согласиться? Ты и твои друзья отличаетесь от современных людей? Сразу признаюсь, что мне кажется, что отличаетесь!
М.Ш.: Ой… Это вопрос сложный. Я это называю точно своим хобби. И я точно уверен, что это моё хобби. Я не сказал бы, что это бОльшая часть моей жизни. Но точно – значительная. Очень сложно заниматься реконструкцией, имея за собой людей. Когда я занимался лично сам собой, было всё просто: снярягу подготовил, коня подготовил, сел в седло и стой, жди, пока чего-нибудь скажут. Ты рядовой боец, на тебе никакой ответственности. Что надо сделал, что приказали. Сказали в атаку – пошёл; сказали стоять – стоишь. И всё у тебя хорошо. Когда становишься руководителем клуба, появляется ответственность за людей. И не только. Надо, чтобы твоим людям было интересно, чтобы они получали какой-то фан от мероприятия. Соответственно, нужно выбирать мероприятия интересные. Это организация заграничных поездок, организация внутренних поездок, логистика тяжёлая, кони, это униформа, которая должна быть у всех. В общем, такой процесс. А сейчас у меня не один клуб, а несколько, объединение. И здесь ещё больше обязанностей и ответственности. И мы выезжаем вместе. И у меня есть далёкая мечта, чтобы когда-нибудь мы бы сформировали хотя бы полэскадрона и могли бы по регламенту поработать на поле. Именно по регламенту. Потому что в реконструкции-то пока недостижимо. У нас самые крупные кавалерийские клубы – это человек двадцать. А двадцать человек – это даже не взвод, а такой недовзвод. Делать регламентные вещи даже взводом тяжело. Они должны воспроизводиться в составе хотя бы эскадрона. У нас на Бородино приезжает всего 100–150 лошадей. С двух сторон. Соответственно, с каждой стороны это около 60 лошадей. А это полэскадрона.
М.Т.: Но выглядит всё равно масштабно! По крайней мере по фотографиям Андрея Лобанова и нам нравится!
М.Ш.: Ну вот чтобы понять, что такое полэскадрона (два взвода), надо поработать по регламенту, одеть людей в одинаковую форму и поставить перед пехотой, в которой есть хотя бы полполка (человек 500). Вот тогда это будет выглядеть зрелищно и, я бы сказал, исторически верно. Сейчас всё, что у нас происходит на Бородино, мы пытаемся дать этому привязку к истории. Но наша специфика этого не позволяет: слишком мало людей, слишком мало лошадей. И достоверно отобразить, как воевали в то время, сейчас просто невозможно физически. Хотя мы пытаемся. Объединяемся в эскадроны. Средний эскадрон состоит из взвода, где-то 25 человек. Во французской армии двумя-тремя эскадронами и в русской также. Но самое досадное даже не в количестве людей, а в площадке. Представить, что такое 60 голов, полэскадрона, когда они выстраиваются в линию – каждая лошадь со всадником это около метра. Значит площадка, на которой 60 всадников в линию должны спокойно развернуться, этого не позволит: поперёк – около ста метров.
М.Т.: Смотри, ты – французский карабинер. А кто твои друзья и коллеги? Тоже реконструкторы французов? С кем идёт объединение, с какими клубами?
М.Ш.: Понятно. У нас есть Первый полк Шевалижер Лантье, это один из крупнейших клубов в России. Там порядка двадцати строевых чинов. Полк конных гренадер старой Императорской Гвардии. Скажем так, во французской армии – это самая элитная часть. Полк Элитных жандармов старой Императорской Гвардии, из Питера. Невшательский батальон, пехота. Сейчас мы делаем орудийный расчёт. Пока не знаю какой. Сначала пушку сделаю, потом решим. Либо польскую артиллерию, либо Невшательскому батальону сделаем артиллерию. Так и работаем. Есть ещё полк улан – Второй полк голландских улан старой Императорской Гвардии (их вообще было два: Первый – польский, Второй – голландский). Мы их используем как адъютантов: они красные, их видно хорошо на поле. А чтобы управлять подразделениями, нужно, чтобы были хорошие всадники на хороших конях, которые могут оперативно доставлять приказания. От этого зависит динамика на поле. Обстановка меняется моментально и нужна возможность оперативно отдать распоряжение, чтобы кто-то мог быстро доскакать.
М.Т.: Такой образ жизни, в отличии от коллекционеров-фалеристов, делает тебя и коллег более заметными персонами. Когда вы в форме или верхом – не можете быть незаметными. Вас фотографируют. Но где Вы появляетесь во всей кавалерийской красе? В каких мероприятиях принимаешь участие?
М.Ш.: Мероприятий много, они разные. В России у нас организуют два мероприятия на Бородинском поле. «Стойкий оловянный солдатик» – раньше позиционировался, как детский праздник. Там действительно много детишек. Мероприятие небольшое, участвует человек двести. Второе мероприятие, самое крупное в России – Бородино. Юбилейное проходило в 2012 году и было 3500 участников. Обычно – до 1000. Есть мероприятие под Малоярославцем, там было известное сражение (когда город семь раз переходил из рук в руки). Потом Смоленск и Красное. Березина – уже Белоруссия. И всякие манёвры. Их мы делаем с удовольствием. Без зрителей. Цель – отработать взаимосвязь между подразделениями, научить людей и лошадей работать друг с другом. В условиях, близких к реальным. Стратегическая игра на местности в реальном масштабе.
М.Т.: А что касается зарубежных мероприятий? Ватерлоо?
М.Ш.: Зарубежные мероприятия, сейчас было несколько юбилейных, 200-летних, прошли с большим размахом. Мы принимали в них участие. Йена, Лейпциг, Ватерлоо, Аустерлиц. Много! Ездим по заграничным мероприятиям. Сейчас сложнее в силу кризиса и не очень адекватного курса евро. Чтобы было понятно – выезд на мероприятие очень недешёвый. Бородино обходится человеку в 25 000 рублей, что сопоставимо с нормальным отдыхом на курорте. А поездка в Европу автоматически увеличивает ценник до 50 000—70 000 рублей за выезд. Аренда лошади на месте – от 200 до 500 евро. Приехать туда-обратно, вывезти «железо», палатки, всю хозяйственную часть. Мы для своего дивизиона выбрали интересный и не очень утомительный вариант, позволяющий немножко экономить – ездить на своих машинах. Потому что перевес тяжёлой кавалерии в самолёте (смеётся)… Кираса весит много, каска весит много, когда сдаёшь всё это в багаж – самолёт взлетать не хочет. А когда выезжает десять человек – вообще колоссальные деньги. А так – грузим в машины. И наши поездки весьма дальние: в Париж ездили, в Бельгию, в Йену (Германия), в Лейпциг. И познавательно.
А.Б.: Принимающая сторона оказывает помощь?
М.Ш.: Бывает, на больших мероприятиях выдают по 100 евро на человека. Называется «компенсация за лошадь».
А.Б.: Но это вряд ли что-то отбивает?
М.Ш.: Абсолютно. Но мы и этому рады. Обычно на это не рассчитываем. Но и это приятно – можно потратить на пиво в Праге на обратном пути!
М.Т.: Слушай, ты говорил о переездах. А вот палаш, который мы видели – он же как аутентичный. По оружию вопросов не возникает? Современная нормативная база трудностей не вызывает? И у нас, и за границей.
М.Ш.: Палаш, который я вам с Сашей показывал – заточенный. Там ещё и сабля есть заточенная, и шашка. Есть несколько образцов реально боевых. Я их готовил к съёмкам телеканала «Звезда», журналисты просили показать работу холодного оружия по реальной мишени. Они для этого купили свиную тушу. А я показывал, как это происходит. Наточил несколько образцов клинкового оружия и на камеру в замедленной съёмке всё это демонстрировал. Кадры получились прекрасные! Людей шокировало очень. Чтобы было понятно – обычный кирасирский палаш прорубил восемь рёбер у свиньи поперёк. А клинок типа Монмаренси – тяжёлая кавалерийская изогнутая сабля – прорубила ребро по кости до позвоночника. Шашка спокойно перерубает хребет. Мы же острое оружие не возим на реконструкцию. Это небезопасно и вообще запрещено. Поэтому там все клинки у нас абсолютно тупые, чтобы не нанести травмы. Потому что даже абсолютно тупой штык, который я демонстрировал там же на съёмках, абсолютно безо всяких усилий сломал ребро и вошёл по ствол в свиную тушу. Совершенно без усилий, что вызвало достаточное удивление у телевизионщиков. Поэтому наши вроде как игрушечные баталии периодически сопряжены с очень серьёзной опасностью и здесь требуется неукоснительное соблюдение техники безопасности. Например, у нас абсолютно запрещены колющие удары, не важно чем, палашом, саблей, или штыком. Разрешены только рубящие удары по клинку. Люди не наносят даже имитирующие удары в сторону тела.
М.Т.: Это внутренние негласные правила?
М.Ш.: Нет, очень даже гласные, которые люди подписывают. И более того, у нас командир несёт ответственность за технику безопасности в клубе. И у нас, к сожалению, были ситуации, сопряжённые в том числе с достаточно серьёзными травмами. У нас артиллеристы иногда этим грешат. Банник, чтобы банить (прочищать) ствол пушки перед и после выстрела, им, когда пропихивают заряд в ствол, может произойти самопроизвольный выстрел. Что было несколько раз. И были травмы. От клинкового оружия были немножко порубленные и поломанные пальцы. Но это редко бывает очень. И, дай Бог, чтобы вообще не было.
М.Т.: Ну это ты всё про «внутреннюю кухню» реконструкторов, хотя очень интересно. А вот у таможенников, полиции вопросы возникают?
М.Ш.: Когда мы делаем клинки – проводим экспертизу в МВД, о том, что это не оружие. Они не калёные. А в МинКульте делаются документы о том, что это не является исторической ценностью. Это позволяет нам как пересекать границу, так и передвигаться по стране с зачехлёнными вещами. Хотя, конечно, периодически возникают вопросы. Сотрудники полиции могут остановить и спросить о том, что это, где документы. И иногда находятся расслабленные, кто забывает взять документы. Потом начинаются истории о том, что: «Мы документы привезли, отдайте назад». А сотрудники органов – тоже мужчины, они тоже хотят подержать шашку и сфоткаться. Но вообще мы уже давно и хорошо подготовились к таким случаям. И от нашего государства нехороших сюрпризов не ждём. Приходится прикрывать себе тылы и готовить документы так, чтобы не было вопросов ни у кого.
М.Т.: Мы готовы к совместной работе. Многие видели красивые картинки с реконструкторами. Но далеко не каждый знает, как это происходит.
М.Ш.: На самом деле, за много лет у меня скопилось какое-то количество униформы. Я один мундир отдал в Музей кавалерии, который находится при Президентском полку. Остальная форма у меня вся осталась. И когда-нибудь я, может быть, сделаю музей. Это было бы круто. Почти все реконструкторы являются коллекционерами. Правда, коллекции у всех более-менее похожи: элементы униформы, оружия, пуговицы, шитьё. То, что представляет ценность с исторической точки зрения и, как правило – подлинные вещи. Фарфор коллекционируют, предметы быта. Есть один знакомый, который коллекционирует стремена. Не только наполеонику – вообще разные, начиная со Средних веков и заканчивая современными. У меня не совсем коллекция, а собрание униформы, которую я сам сделал и носил. Когда-нибудь я всё это выставлю, одену манекены, буду ходить и наслаждаться. Прекрасные вещи!
М.Т.: Я надеюсь, что твоим коллегам-реконструкторам будет интересен наш проект. Мы ведь уже переросли только фалеристику. Уже и униформология, предметы антиквариата. Я слышал, что реконструкторы у нас на форуме зарегистрированы и общаются.
М.Ш.: Отчего же нет? Народ увлечённый, а многие увлечения начинают пересекаться. Я могу сказать, что, занимаясь литьём и ручной работой, надо много читать и смотреть. Вот человек мне приносит шпагу. А шпага подлинная, либо наполеоновские войны, либо чуть позже. Но совершенно рассыпалась рукоять, вещь разбитая. И заново надо было делать деревянную рукоять, обтягивать её кожей. Серебряная проволока пришла в негодность. А она непростая, была перевита определённым образом и на вальцах распущена. Её надо было починить, добавить, посеребрить. В общем, сделал работу. Но вначале приходится изучать, как надо.
А.Б.: Михаил, а ещё такой вопрос, какие планы есть и мечты?
М.Ш.: План первый – вывести десять карабинер в две шеренги по пять и забыть про то, что надо кого-то одевать, собирать и прочее. План второй – мастерская своя даёт возможности, но времени не очень много. Когда спрашивают о том, что я могу, отвечаю: «Всё. Но нужно время». Некоторые вещи занимают значительное время. Можно пойти к какому-нибудь мастеру, заказать, сделать. Неинтересно. Вообще. Хочется сделать самому, научиться. Сделать так, чтобы было похоже на аутентичную вещь. Соответственно – самосовершенствование своих навыков, восстановленные старые технологии, позволяющие сделать близко к тому, что было. Но ни в коем случае, не пытаться сделать идентичные вещи. Не хочется мусорить коллекционный рынок новоделами. Нужно, чтобы вещи могли быть использованы на реконструкции. Или в музее показаны. Что-то, что невозможно найти, а людям даст возможность увидеть, как это выглядело, и пощупать, конечно. Вот это интересно! Сейчас, например, в Европе, все мундиры маршалов Империи, которых было немного, находятся в витринах, запасниках и застенках. И меня попросили сделать пуговицы на маршальский мундир. Работа непростая, рисунок очень тонкий. Они должны быть латунные, золочёные. В общем, ничего сверх сложного нет. Второй проект, нашему генералу Александру Михайловичу Вальковичу я делаю звёзды. Должны быть на вальтрапе две звезды и на чушках две. Вот четыре звезды я должен сделать. А звёзды непростые – серебрёные и с эмалью. Я с эмалью ещё не работал, но начну. Но технология изготовления тогда отличались от того, что я буду делать сейчас. Тогда были штампы и прессы. Но ради четырёх звёзд делать штамп бессмысленно. Они были сделаны из латуни и покрыты серебром. Я сейчас сделал гальванопластику из меди. Наверное, сделаю штамп по этой меди, потом штампом сделаю их из латуни и потом посеребрю и покрою эмалью. И посмотрим, что получится. Должно быть круто.
А.Б.: По эмалям – горячие имеешь ввиду? Вот та печка, которую мы видели..?
Шмаевич: Конечно, горячие! Холодная эмаль вообще неинтересна. Да её тогда и не было. Это химия. Короче: горячая эмаль и холодная эмаль – это четыре разных человека! Горячая эмаль должна от времени трескаться и у неё должен быть вид прекрасный, чтобы было понятно, что это – Вещь!
М.Т.: Это очень созвучно сердцу фалериста!
М.Ш.: Понимаешь, в чём штука. Вот человек, вроде делает вещь. И вроде руки из того места и сделано всё хорошо. А материалы… И вот я спрашиваю: «А ты не мог сделать как надо, нормально, по-человечески?». А мне отвечают: «Человек заказал, он не видит разницы». Но ты-то видишь! Неинтересно так делать.
А.Б.: Какое ближайшее мероприятие планируется? Возможно ли где-то увидеться, встретиться?
М.Ш.: Сейчас будет два мероприятия: сражение под Красным и сражение при Березине. Но ни туда, ни туда я не поеду. Дальше – либо манёвры, либо уже поедем на «Солдатик» в следующем году. Если я всё-таки соберусь с силами и сделаю манёвры, то они будут у меня здесь под Дмитровом, зимой. Зрителей не будет. На прошлых манёврах у нас тут в полях ребята пробегали 25 км. Пехота. Такая нагрузка-то тяжёлая физически. Это было осенью. Зимой, наверное, такие нагрузки делать не будем. И надо понимать, что это не просто – встали и пошли. Это пехота идёт, идёт кавалерия лёгкая, которая прикрывает пехоту, идёт тяжёлая кавалерия, которая для защиты пехоты от кавалерийских атак. И ты можешь встретить противника в любой момент, боестолкновение в любой момент. Но это интересно: встретились, побабахали, постреляли, кто-то тактически выиграл, кто-то проиграл, кто-то выполнил задачу, кто-то нет. Круто!
А.Б.: А разница в амуниции по весу сильная? У карабинер, кирасиров, пехоты?
М.Ш.: Ох… Я никогда не взвешивал ни каску, ни кирасу, чтобы не расстраиваться (смеётся). Всё весит очень значительно. Пехоту как измерить? Она идёт и несёт весь свой скарб на себе. Самоё тяжелое – ружьё. А я сижу лошади. С одной стороны – лошадь мой вес несёт. Но я в каске, кирасе, с палашом. Рядовые ещё с карабинами. Мало того, что всё везёшь на себе, этим надо пользоваться, вовремя достать, вовремя выстрелить. Чисто по весу невозможно сказать, что тяжелее, что легче. Ну вот на Ватерлоо ребята сделали марш-бросок 40 км в полной «сбруе» пешком. Сбили ноги себе просто «в мясо». Понятно, что вчерашний менеджер изнежен и не очень готов к тем нагрузкам, которые несли реальные солдаты. И ещё надо понимать, что обувь реконструкторская – реконструкция той обуви, которая была тогда. Чтобы было понятно: во французской армии ботинки были не на левую ногу и правую ногу, а по единой колодке сделаны. И потом уже просто разнашивали по форме стопы. И в этих ботинках они топают 35 км, принимают все эти тяготы, едят луковый суп, кашку, вяленое мясо, сбивают себе ноги, таскают ружьё тяжеленное. Марш-бросок кавалерии тоже непрост. Все вещи лежат в чемодане, там не так много места. Какое-то сменное бельё, гетры, ботинки, котелок, ложка и небольшой запас еды. Всё. Остальное у тебя в обозе. А обоз может потеряться и неизвестно, когда он к тебе придёт. Тоже мы делали, 70 км марш-бросок с одной ночёвкой. Полезные на самом деле такие переходы – показывают все слабости клуба: в смысле униформы, навыков, бытовых элементарных вещей. Вот клуб приехал на место, а нет топора, физически нет у кавалериста. Как нарубить ветки? Саблей? Палашом? Саблей не разрубишь бревно, тебе приходится рубить не очень толстые веточки, чтобы собрать не очень большой костёр. Котелки маленькие, готовить в них неудобно. Большой котелок везти неудобно, он в обозе. Нужен обоз, который тебя обслуживает. А обоз – отдельная тема. Полки выполняли оперативные задачи, а обоз куда-нибудь шёл, в какую-нибудь точку с небольшим сопровождением от полка, чтобы партизаны не разграбили. Много нюансов, которые требуют решения и воплощения. Но не очень много людей, которые этим болеют сейчас. Все уже старенькие стали, наприключались.
М.Т.: А молодые приходят?
М.Ш.: Есть, но не очень много. Реконструкция сильно постарела у нас в стране.
М.Т.: То есть бум пришёлся на 1990-е?
М.Ш.: Я бы сказал, на 1980-е—1990-е. В 1988 году была первая реконструкция с участием реконструкторов на поле. Дальше был пик в 1990-х и потихонечку пошло на спад. Приходят молодые, но их не очень много. Как бы объяснить… Раньше было мало информации, форма была простая. А ружьё кремнёвое стреляющее – вообще произведение искусства. И все очень завидовали тем, у кого оно было. Сейчас уровень реконструкции вырос в разы. А т.к. он вырос, он стал ещё и дороже. И человеку, который только пришёл в клуб очень сложно обмундироваться правильно. Это весьма накладно. А как только это становится дороже – становится сложнее физически. Клубы, которые постарше и посерьёзнее, как правило, имеют вещи, которые они могут дать попользоваться, чтобы человек мог выйти в строю и постепенно собраться. А у молодых клубов даже такой возможности нет. Поэтому человек принимает на себя всю нагрузку по экипировке. В некоторых случаях это хобби абсолютно недостижимо для людей с не очень большим достатком в силу дороговизны униформы, основополагающих вещей. Раньше, я помню, пришёл студентом, сел с иголкой и ниткой, начал чего-то шить, ковырять, шнуры плести. Сейчас люди-то руками сделать ничего не умеют – это самое обидное. Раньше мы сами справлялись. А сейчас человек приходит: и делать не умеет, и денег у него нет. Приходится его учить ручками работать и себя одевать. Какой выбор? Хочешь сделать униформу, сразу раскладывается: это можешь сделать сам, это заказать у мастера, а это только купить. Всё. Дальше тот, кто умеет руками работать – садится и шьёт. Кто не умеет – идёт в магазин и покупает. На некоторые вещи мы просто собираемся деньгами всем клубом и едем закупать. Те же галуны – плести руками очень тяжело и долго. На один вальтрап уходит больше шести метров. Тяжёлая работа. Будет здорово, конечно, если в реконструкцию будет приходить больше молодых людей, но я не очень на это надеюсь. Непростое хобби…
А.Б.: Миша, ещё вопрос. Сейчас время уже прошло, уже понятно, но. Как в семье относятся к увлечению? Насколько был сложен этот путь, «легализовать» и получить право на своё удовольствие?
М.Ш.: Когда я пришёл в реконструкцию, мои родители тыкали в меня пальцами и говорили, что я малахольный. Через некоторое время, когда я начал участвовать в организации мероприятий, родители всё-таки поняли, что это дело серьёзное и я приношу какую-то социальную пользу обществу. Когда я стал одним из организаторов и уже нёс тяжёлую нагрузку, уже родители не просто поняли, а говорили, какой я молодец и что они мной гордятся. Я принимал непосредственное участие в подготовке торжеств по случаю 200-летия Бородинской битвы. Такой путь для всех реконструкторов примерно одинаков. Если в начале люди не очень понимают, чем мы занимаемся, то по прошествии некоторого времени, рано, или поздно, все понимают, что это хобби несёт достаточно серьёзную положительную пользу социальную, привлекая и детей, и взрослых, не очень знакомые с историей пласты общества, прививая любовь к истории. Позволяют к этому прикоснуться. Военнослужащие очень любят приглашать нас, слушают лекции, смотрят экипировку, для них это новый мир, который точно подвигает к тому, чтобы изучать историю, разбираться, что у нас происходило и почему. У нас очень много вопросов, и один из них, самый распространённый, я вообще не знаю, почему вы его не задали: «Почему у Вас французский мундир?». Все задают! «Почему Вы француз?».
М.Т.: Ответ уже был от тебя вначале беседы: «Французские карабинеры – это круто». То есть для нас этого вполне достаточно. Многие коллекционеры отвечают примерно так же на вопрос о том, почему они увлеклись той, или иной темой. Очень понятный ответ для страстного человека.
М.Ш.: Он на самом деле понятный для тех, кто в теме. А для людей непосвящённых он вообще не понятен. И ответ не может быть простым. Жизнь вообще не проста, всегда многогранна. Возьмём Бородинскую баталию. Силу русского оружия, силу русского духа, можно показать тогда, когда представлены достойно обе стороны. Представим себе ситуацию: огромная армия патриотов, одетых в русские мундиры, а посреди поля стоят десять одиноких французов, которые представляют из себя французскую армию. Я не вижу никакой истории в этом – абсолютно комичная ситуация. А вот когда на Бородино выходят две силы, пусть примерно одинаковые количественно, как с одной стороны, так и с другой стороны – то зрители, которые видят, они понимают масштаб подвига, который был совершён. Потому что надо понимать, что французская армия, после европейских войн, нескольких кампаний, была не просто хорошо подготовлена. Это была профессиональная армия, состоящая из ветеранов, закалённых в боях. Очень гордых, с потрясающей силой духа, выносливостью. Напротив, русская армия была совершенно не готова. Потому что после кампании 1809 года, после огромных потерь она набиралась, экипировалась и не очень была готова к встрече с французским императором и его армией. И тем более, бесконечное отступление к Москве подрывало дух русского солдата, который не очень хотел отступать. И те, кто знаком с историей, знают, какое было давление на императора Александра I и на русскую армию – что французов надо остановить и доколе можно отступать. Я считаю, что Бородино – это была вынужденная мера, которая весьма сильно подкосила
русскую армию. Бесконечные споры о том, кто победил на Бородино, миллион мнений… Точнее, всего три: победили французы, победили русские и никто не победил. Спор, который никогда и никем не будет решён. Неизвестно. А наша задача – показать, какой это был тяжёлый бой. Какой ценой и какими усилиями удалось остановить эту бесконечную армаду Наполеона и выдворить их из страны. И каким трудом, какой ценой, каким мужеством и усилием досталась в итоге победа над Наполеоном. Это один аспект, отвечающий на вопрос, почему у меня французский мундир. Теперь возьмём другой. Если мы немножко отвлечёмся от патриотизма и разговоров о том, что «я люблю Россию, я здесь живу, я здесь расту, здесь Родина-мать» и т.п. и возьмём факты, то вспомним, что Римская империя сделала Европе огромный подарок, Наполеон сделал огромный подарок. Ну и вообще – Европе повезло. Если бы Наполеон жил бы немножко попозже, наверное, он бы сделал намного больше. Фигура неоднозначная. В какой-то степени ужасная, но в какой-то – совершенно великая. Потому что Франция живёт до сих пор по законам Наполеона, бесплатное образование придумал Наполеон, права женщинам дал Наполеон, объединить Европу пытался Наполеон, и в общем, ему это удалось. Расцвет Франции! Создать за такое короткое время из разваленной, разворованной страны такую империю, которая объединила всю Европу. Я, например, не очень понимаю, как это было возможно. И мне это импонирует. Создать из ошмётков революционно настроенных людей величайшую армию в Европе, которая не знала поражений нигде, кроме Русской кампании – это есть, чему поучиться у человека! Третий аспект – очень интересно создать подразделение, которого нет нигде и которое, не могут позволить себе сделать европейцы. В силу разных обстоятельств. А мы можем! Когда мы приезжаем в Европу, нам кричат: «Браво! Какие Вы молодцы!» и спрашивают, откуда мы. И тут я выпячиваю грудь и говорю: «Я из России». Смотришь на эти физиономии, которые вытягиваются, округляют глаза и говорят: «Да не может быть!». Понимаешь, стоило это сделать. Ну и у нас, на Бородино в 2012 году официальные лица, в составе которых был Посол Франции, проходили мимо нашего строя. И один из наших чиновников, подходя к нам, сказал Послу: «Вот это – французские карабинеры. И у Вас таких нет». Потом подошёл ко мне и сказал: «Миша, поздравляю! Вы сегодня немножко подняли престиж России». Это было тоже приятно!
М.Т.: Отличное завершение!
М.Ш.: Если у вас всё – пойдём на лошадь!
А.Б.: Это ещё только начало.
М.Ш.: Как начало?!!
КОНЕЦЪ
Русские начинают и… складывают оружие
Проблемы оборота оружия для реконструкторов
__________________
